— Поверьте, — продолжал капитан Шермана, — я сделаю все возможное, чтобы в самый короткий срок доставить вас в надежную гавань. Я не буду экономить ни своего горючего, ни пара. Я буду душой своих цилиндров, душой своего балансира, душой своих колес, которые завертятся со вбей присущей им быстротой для того, чтобы обеспечить вам славу и деньги!
Рот Тома Крабба открылся как бы для ответа, но тотчас закрылся для того, чтобы через минуту опять открыться и снова закрыться. Это указывало на то, что час первого завтрака уже пробил на стенных часах его желудка.
— Вся моя кладовая с провизией в вашем распоряжении, — заявил капитан Кертис. — Будьте уверены, что мы во-время приедем в Техас, если бы даже мне пришлось для этого ввести в дело все предохранительные клапаны, с риском, что пароход взлетит на воздух.
— Не будем взлетать на воздух, — сказал Джон Мильнер со свойственным ему благоразумием. — Это было бы большой ошибкой накануне выигрыша шестидесяти миллионов долларов.
Погода была превосходная, а к тому же все проходы фарватера Нового Орлеана вполне безопасны, несмотря на то что некоторые из них бывают подвержены резким переменам, за которыми бдительно следит морское управление. Шерман следовал теперь по южному проходу среди тростников и камышей, растущих вдоль его низких берегов. Возможно, что обонятельный нерв путешественников был раздражен испарениями бесчисленных пузырей болотного газа, образуемых брожением органических веществ на дне реки; но не было никакой опасности сесть на мель в этом канале, представлявшем собою вход в большую реку. Проехали мимо нескольких заводов и складов, выстроенных на обоих ее берегах, мимо местечка Эльджирс, мимо Пуант-Алахаш, мимо Джемпа. В это время года уровень воды всегда высок. В апреле, мае и июне Миссисипи вздувается от обычных разливов, а отливают ее воды лишь в ноябре.
В силу этого Шерману не понадобилось замедлять своего хода, и он без всяких затруднений достиг порта Иде, названного так по имени инженера, работы которого улучшили весь этот южный фарватер.
В этом именно месте Миссисипи вливается в Мексиканский залив, и ее течение составляет не менее четырех с половиной тысяч миль.
Как только Шерман обогнул последний мыс он повернул на запад.
Как же перенес Том Крабб эту часть переезда? Очень хорошо. Позавтракав, пообедав и поужинав в свои обычные часы, он отправился спать и когда на следующее утро появился на своем всегдашнем месте, в задней части спардека, то имел очень свежий и довольный вид.
Шерман сделал уже около пятидесяти миль в открытом море; смутно вырисовывались в северном направлении очертания все удалявшегося низкого берега.
Впервые Том Крабб пускался в плавание по открытому морю, и начавшаяся боковая и килевая качка его сначала только удивила.
Мало-помалу это удивление сменилось на его лице, обычно таком румяном, сильной бледностью, постепенно увеличивающейся, и внимательно следивший за ним Джон Мильнер не мог ее не заметить.
«Уж не заболевает ли?» подумал он, подходя к скамье, на которую спутник его принужден был грузно опуститься, и, потрепав его по плечу:
— Ну, как?.. Ничего?.. — спросил он.
Том Крабб открыл было рот, но на этот раз не голод заставил раздвинуться его челюсти, хотя час первого завтрака уже пробил. И так как закрыть рот он во-время не смог, то струя соленой воды влилась ему в горло в тот момент, когда Шерман под напором высокой волны сильно накренился на один бок.
Том Крабб оторвался от скамьи и рухнул на палубу. Необходимость перенести его в центр парохода, где качка была менее ощутительна, становилась очевидной.
Том Крабб оторвался от скамьи и рухнул на палубу. Необходимость перенести его в центр парохода, где качка была менее ощутительна, становилась очевидной.
— Идем, Том, — сказал Джон Мильнер.
Том Крабб хотел подняться, но все его усилия оказались тщетными, и он тяжело грохнулся на пол.
Капитан Кертис, почувствовав сильное сотрясение, поспешил к задней части спардека.
— Вижу, в чем дело, — проговорил он. — В общем, это пустяки, конечно, и почтенный Том Крабб скоро к этому приспособится. Немыслимо, чтобы такой человек был подвержен морской болезни! Это допустимо для слабеньких женщин, но было бы ужасно, если бы этому подвергся человек такого крепкого сложения! Ужасно, да, действительно!
Никогда еще пассажиры не присутствовали при более печальном зрелище. Тошнота, как известно, является обычно естественным уделом хилых, болезненных натур. В таких случаях она протекает вполне нормально, не насилуя природы, но человек такой комплекции и такой силы!..
Не будет ли с ним того же, что бывает с массивными зданиями, которые больше страдают от землетрясения, нежели самая хрупкая хижина какого-нибудь индейца?.. Она остается целой в то время, как крупное здание расходится в пазах и рушится.
И Том Крабб «разошелся в пазах» и грозил превратиться в груду развалин.
Джон Мильнер, очень всем этим озабоченный, вмешался в дело.
— Нужно бы его отсюда оттащить, — сказал он.
Для такой работы капитан Кертис призвал начальника судовой команды и двенадцать матросов. Общими усилиями они старались поднять чемпиона Нового Света, но тщетно. Оказалось необходимым сначала катить его по спардеку, как какую-нибудь бочку, потом спустить при помощи двух соединенных блоков на нижнюю палубу и наконец дотащить до рубки машины, балансир которой, казалось, издевался над этой обессиленной глыбой. И Том Крабб в полной прострации остался лежать там, куда его приволокли.
— Я думаю, — заметил Джон Мильнер, обращаясь к капитану Кертису, — что всему виной эта отвратительная соленая вода, которой Том наглотался!
— Если бы это был алкоголь, — ответил рассудительным тоном капитан Кертис, — то море давно уже было бы все до последней капли выпито и никакой навигации не существовало бы.
Все складывалось до крайности неудачно. Ветер, дувший с запада, резко переменил направление. Он все свежел и свежел, а боковая и килевая качка все усиливалась. К тому же, когда приходится идти против волн, движение парохода сильно замедляется, и длина переезда должна была теперь, без сомнения, удвоиться: семьдесят или восемьдесят часов вместо сорока! Короче говоря, Джон Мильнер пережил все фазы волнения и тревог в то время, как его спутник переживал все фазы своей ужасной болезни: встряску всех внутренностей, не правильности в аппарате кровообращения и такие головокружения, какие не в состоянии вызвать самое сильное опьянение. Одним словом, говоря языком капитана Кертиса, Тома Крабба оставалось только подобрать лопатой.
Наконец 9 мая около трех часов пополудни, после страшного порыва ветра — к счастью, кратковременного — появились берега Техаса, окаймленные дюнами белого песка и защищенные непрерывным рядом островов, над которыми летали стаи громадных пеликанов. Они могли составить большую экономию для запасов провианта на пароходе, тем более что Том Крабб, хотя он и очень часто, даже слишком часто открывал рот, ничего еще не ел после своего последнего завтрака, полученного, когда пароход находился на одной параллели с портом Иде.
Джон Мильнер лелеял надежду, что его компаньон скоро поправится, победит отвратительную болезнь, снова примет человеческий облик и будет иметь приличный вид, когда Шерман, укрывшись от бурного моря в заливе Галвестон, не будет больше подвергаться капризам разъяренных волн.