Все его органы работали наподобие различных частей какой-то машины, механизмом которой заведывал Джон Мильнер. Том Крабб пользовался славой в обеих Америках, но абсолютно не отдавал себе в этом отчета. Он ел, пил, упражнялся в боксе, спал, и этим ограничивались все акты его существования, без каких-либо интеллектуальных затрат. Понимал ли он ту счастливую случайность, которая сделала его одним из группы «шестерых»? Знал ли, с какой целью он накануне маршировал своими тяжелыми ногами рядом с погребальной колесницей, под шум громких рукоплесканий толпы? Если понимал, то только очень смутно, зато его антрепренер отдавал себе в этом полный отчет, и те права, которые он, Крабб, приобрел бы благодаря этому случаю, Джон Мильнер сумел бы уж использовать для себя. Вот почему на все вопросы репортеров, касавшиеся Тома Крабба, отвечал он, Джон Мильнер. Он сообщил им все подробности, могущие интересовать читателей газеты Фрейе Прессе. Его вес — 533 фунта до еды и 540 после; его рост равнялся 6 английским футам и 10 дюймам, как это уже было сказано выше; его сила, измеренная динамометром, — 75 килограммометрам; максимальная мощь сокращения его челюстных мышц — 234 фунта; его возраст — тридцать лет, шесть месяцев и семнадцать дней; его родители: отец — скотобоец на бойне фирмы «Армур», мать — ярмарочная атлетка в цирке «Суонси».
Что можно было еще спросить, чтобы написать заметку в сто строчек о Томе Краббе?
— Он ничего не говорит! — заметил один из журналистов.
— Да, по возможности очень мало, — ответил Джон Мильнер. — Для чего давать лишнюю работу языку?
— Может быть, он и думает так же мало?
— А для чего нужно ему думать?
— Совершенно не для чего, мистер Мильнер.
— Том Крабб представляет собой сжатый кулак, — прибавил тренер, — сжатый кулак, всегда готовый и к атаке и к обороне.
А когда репортеры Фрейе Прессе уходили:
— Скотина! — сказал один из них.
— И какая еще скотина! — подтвердил другой.
Без сомнения, они говорили это не о Джоне Мильнере.
Пройдя бульвар Гумбольдта и идя по направлению к северной части города, вы попадете в двадцать седьмой квартал. Жизнь здесь идет спокойнее, население менее деловито. Приезжему может показаться, что он попал в провинцию, хотя это выражение в Соединенных штатах не имеет никакого значения. За Вабан-авеню начинается Шеридан-стрит. Следуя по ней до № 19, вы подходите к семнадцатиэтажному дому скромного вида, населенному сотней жильцов. Здесь в девятом этаже занимала небольшую квартирку из двух комнат Лисси Вэг, в которую она приходила только по окончании своего рабочего дня в магазине мод «Маршалл Фильд», где служила помощницей кассира.
Лисси Вэг принадлежала к честной, но плохо обеспеченной семье, члены которой к этому времени все уже умерли. Будучи хорошо воспитанной и образованной, как большинство американских девушек, она после смерти отца и матери, оставивших ей очень небольшие средства, должна была, для того чтобы существовать, искать себе работу. Дело в том, что мистер Вэг потерял все состояние в неудачной операции с акциями морского страхового общества, и спешная ликвидация бумаг, которую он предпринял, надеясь спасти хоть что-нубудь для Лисси, не дала никаких результатов.
Лисси Вэг, обладающая энергичным, твердым характером, проницательным умом и в то же время спокойная и уравновешенная, нашла в себе достаточно моральных сил, чтобы не растеряться и сохранить всю присущую ей энергию.
Благодаря вмешательству в ее судьбу друзей ее покойных родителей она получила очень хорошую рекомендацию к директору дома «Маршалл Фильд» и спустя пятнадцать месяцев получила хорошее место.
Это была прелестная молодая девушка, которой исполнился двадцать один год, среднего роста, белокурая, с глубокими синими глазами и нежным румянцем, свидетельствующим о цветущем здоровье, с изящной походкой. Серьезное выражения ее лица порой сменялось светлой улыбкой, открывавшей прекрасные зубы. Со всеми любезная, готовая оказать каждому услугу, доброжелательная, она пользовалась любовью всех своих товарок.
Простых и скромных вкусов, она не ведала честолюбия, и никогда не предавалась мечтам, которые многим кружат головы. Из всех шестерых избранников Лисси Вэг была менее всех радостно взволнована, узнав, что ей предстоит участвовать в погребальной процессии. Сначала она хотела от этого отказаться. Ей не нравилась эта публичная выставка своей особы. Обращать на себя внимание любопытной толпы было ей глубоко противно. Только сделав над собой большое усилие, она с тяжелым сердцем, с краской смущения на лице заняла место около колесницы.
Ее упорные протесты против такого публичного выступления сумела победить только самая близкая из всех ее подруг, веселая, живая Джовита Фолей. Джовите Фолей было двадцать пять лет; назвать ее красивой нельзя было, и она это знала, но лицо ее искрилось оживлением и умом, а характер ее был открытый и искренний.
Она горячо любила Лисси Вэг. Обе молодые девушки жили в одной квартире и, проводя весь день в магазине «Маршалл Фильд», где Джовита Фолей служила главной продавщицей, они вместе возвращались домой. Редко видели одну без другой. Но Лисси Вэг, кончив тем, что уступила упрашиваниям своей подруги, все-таки не согласилась принять репортеров газеты Чикаго Геральд, которые не замедлили явиться в дом № 19, Шеридан-стрит. Тщетно Джовита Фолей уговаривала свою подругу быть менее «суровой» — та ни за что не соглашалась сделаться жертвой газетных интервьюеров. После репортеров, без сомнения, явились бы фотографы, после фотографов — разные другие любопытные. Нет! Гораздо лучше не открывать своих дверей этим навязчивым людям. И как ни настаивала Джовита Фолей, газете Чикаго Геральд так и не удалось угостить своих читателей сенсационной заметкой.
— Все равно, — сказала Джовита Фолей, когда журналисты с грустным видом удалились, — все равно, ты не пустила их в дом, но ты не избежишь любопытства толпы! О, если бы я была на твоем месте! Во всяком случае, я тебя предупреждаю, Лисси, что сумею заставить тебя выполнить все условия завещания! Подумай только, дорогая моя, — получить часть такого невероятного наследства!
— Я не очень-то верю в это наследство, Джовита, — ответила ей Лисси Вэг, — и если окажется, что тут дело идет о капризе мистификатора, то я не буду огорчена.
— Узнаю мою Лисси! — воскликнула Джовита Фолей, обнимая подругу. — Она не будет огорчена… И это — когда дело идет о таком богатстве!
— Но разве мы с тобой теперь не счастливы?
— Счастливы, согласна. Но… Если бы только я была на твоем месте! — повторила тщеславная молодая особа.
— Ну что же? Если бы ты была на моем месте?
— Прежде всего я, конечно, разделила бы это наследство с тобой, Лисси…
— То же самое сделала бы и я, можешь быть в этом уверена, — ответила мисс Вэг, весело смеясь над обещаниями своей восторженной подруги.
— Боже, как мне хочется, Чтобы поскорее настало пятнадцатое апреля, — продолжала Джовита Фолей, — и каким долгим мне покажется это время! Я буду считать часы, минуты…
— Избавь меня хоть от подсчета секунд, — прервала ее Лисси. — Их оказалось бы слишком много!
— И ты способна шутить, когда вопрос идет о таком серьезном деле! О миллионах долларов, которые ты можешь получить!
— Вернее, о миллионах всяких неприятностей и раздражений, подобных тем, которые выпали сегодня на мою долю, — объявила Лисси Вэг.