— Но я уже привыкла, — говорит Анна и отодвигает стул, — за столько лет. Гораздо труднее — понять, зачем ты так старательно передергиваешь факты. Никаких проблем с голосом у Мэри нет. У нее афазия. Надеюсь, временная. Проблема у нее с головой. Не понимаю, почему ты не желаешь этого усвоить.
Мэри как раз собиралась надкусить бутерброд, да так и застыла — с раскрытым ртом. С разинутым! Это у нее проблема с головой? Пер быстро взглядывает на нее, вслед за чем произносит:
— Наша дорогая Анна тактична, как всегда.
Анна не отвечает, но ее губы безмолвно повторяют его реплику. Тактична, как всегда! Лицо у нее делается мстительное, как у обиженной второклассницы. Она одаривает Минну таким взглядом, что у той едва волосы не вспыхивают. Пер как бы невзначай кладет руку на спинку Минниного стула.
Мэри опускает глаза и откусывает бутерброд. Они уже на грани, думает она. Наконец-то.
Анна и Пер были уже на месте, когда я вырулила на подъездную дорожку. Два тонких березовых стволика крест-накрест лежали на газоне, над ними на корточках сидел Пер с молотком в руке, Анна стояла рядом с кольцом стальной проволоки. Оба раскрыли объятия, едва завидев меня, молоток полетел в траву, рядом брякнулся моток проволоки.
— МэриМари! — закричал Пер, и спустя секунду Анна эхом откликнулась: — МэриМари!
Они взялись за руки, прежде чем броситься мне навстречу, и, пока они бежали, я успела заметить, что за прошедшие месяцы оба переменились. У Пера отросла модная шевелюра, Аннина плотненькая фигура обрела известную рельефность. К тому же оба сменили стиль одежды, нарядившись в одинаковые индийские туники с вышивкой, однако ни тот ни другая не позволили переменам опуститься ниже пояса. На Пере были серьге фланелевые брюки с наглаженной стрелкой, а на Анне — хлопчатобумажные штанишки в клеточку, совершенно детские. Отжимая ногой тормоз, я окинула взглядом свое платье. Белый ситчик в зеленый горошек. Тоже не сказать, чтобы модно. А вот косынка на волосах вполне даже ничего.
Первым меня обнял Пер, за ним Анна. Это поразило меня, в Несшё молодежь при встрече не обнималась — вместо этого парни, сунув руки в карманы, вскидывали голову, а девчонки бормотали «приветик», выставив вперед ладонь. Так что я стояла в остолбенении и не знала, как себя вести. Анна и Пер снова взялись за руки, Анна принялась прыгать на месте.
— Надо же, надо же, прямо фантастика, — приговаривала она. — Все получилось.
Пер с улыбкой глядел на нее.
— Успокойся, милая. Остынь.
Я в изумлении уставилась на него. Милая? Что это между ними?
Анна юркнула под мышку к Перу и обхватила обеими руками его талию.
— Вечером будет гриль! А сеструха Сверкера тортик испекла!
Пер улыбался поверх ее головы.
— А мы делаем майский шест! Ну, каркас. А украшать будем, уже когда перекусим.
Наконец и я вставила слово:
— А где Сверкер?
Анна опять принялась подпрыгивать.
— Поехал в город к поезду встречать Торстена и Магнуса.
— Поехал в город к поезду встречать Торстена и Магнуса. Представляешь, у него уже есть права!
Я помотала головой. Не считая той суматошной встречи с месяц тому назад, я не встречалась со Сверкером с самого февраля. Хотя просиживала на берегу каждые выходные, как только стаял снег, и вглядывалась в ту сторону озера. Иногда я различала там какие-то фигуры, но был ли то Сверкер или его родители, разобрать не могла. Мой дневник был полон стенаний. Что все это значит? Я ему не нужна? Через несколько недель мама нашла тетрадку и призвала меня к ответу в духе польской морали тридцатых годов, которой руководствовалась всю жизнь. Неужели я, такая дура, отдала свою невинность какому-то неизвестному шалопаю? Теперь меня никто замуж не возьмет! Я, разумеется, все отрицала (что было нетрудно, поскольку стокгольмские ночи я не описывала), вырвав дневник у нее из рук и прижимая к животу. Когда вдруг сообразила, что таки оставила в нем кое-какой компромат — через пару недель после приезда. Господи, что делать, если не придут месячные? Но они пришли. А невинность я была готова терять и терять, снова и снова.
Анна и Пер по-прежнему стояли, держась за руки.
— А Сиссела приехала? — спросила я.
Они оба покачали головами и изобразили огорчение.
— Ей придется добираться автостопом.
Пер сдвинул брови:
— От самого Стокгольма?
— Да, я получила от нее письмо на той неделе. Пишет, что да, придется.
— Доберется, — сказал Анна. — Раньше или позже.
Я огляделась. За множество выходных на том берегу озера я успела тысячу раз представить себе, что тут и как. Но все оказалось иным. Воображенный мной участок леса на поверку оказался ухоженным нарядным садом с ровными гравийными дорожками, бузиной и сиренью. Куст белых роз у каменных ступенек, ведущих к черным двустворчатым дверям дома. Двери были открыты, внутри виднелся холл и модный оранжевый тряпочный коврик поверх широких сосновых половиц.
— Пойди познакомься с Мод, — сказала Анна.
— Мы уже знакомы, — ответила я.
Она стояла на кухне ко мне спиной, но повернулась не сразу. Сперва тщательно ополоснула руки под краном, потом вытерла их полотенцем, висящим на крючке возле раковины. А я все стояла на пороге.