К несчастью, он оставался безмолвным, как гробница.
Не слышалось никакого шума, кроме шагов вошедших. И это действовало так угнетающе, что сам Джузеппе не выдержал. Он кашлянул, словно придавая себе смелости, затем, направившись к двустворчатой двери посередине галереи, зашептал, как в церкви:
— Моя миссия кончается здесь, госпожа! Могу ли я надеяться, что госпожа не сохранит слишком дурных воспоминаний…
— Об этом восхитительном путешествии? Будьте спокойны, я буду всегда вспоминать о нем с громадным удовольствием.., если у меня будет время вспоминать о чем-нибудь! — добавила она с горькой иронией.
Джузеппе молча поклонился и ушел. А тем временем дверь с легким скрипом отворилась, но, по-видимому, без помощи человеческих рук.
Установленный посреди аала внушительных размеров, показался стол, полностью сервированный, причем с неслыханной роскошью. Это была настоящая выставка драгоценного металла: золото чеканных тарелок, приборов, кубков с эмалью, инкрустированных ваз с великолепными алыми розами и больших канделябров, чьи ветви изящно изогнулись с их грузом горящих свечей над этим поистине варварским великолепием, словно вбирающим в себя весь свет, оставляя в тени обтянутые старинными коврами стены и бесценные статуи у высокого камина.
Это был стол, приготовленный для праздничной трапезы, но Марианна вздрогнула, заметив, что он накрыт для двоих… Итак, все-таки князь решил в конце концов показаться. Иначе что другое могли бы значить эти два прибора? И она окажется наконец лицом к лицу с ним, увидит его в скрытой до сих пор ужасной, может быть, реальности? Или же он по-прежнему будет все время оставаться в своей белой маске?..
Вопреки своей воле молодая женщина почувствовала, как коготки страха впились в ее сердце. Она теперь давала себе отчет, что если ее естественное любопытство настойчиво побуждало проникнуть в окружавшую ее странного супруга тайну, то после колдовской ночи она испытывала инстинктивную боязнь оказаться лицом к лицу с ним.., наедине с ним. Однако этот украшенный цветами стол не предвещал грозных намерений. Он был такой соблазнительный… словно для влюбленных.
Дверь, через которую вошла Марианна, закрылась с таким же легким скрипом. В тот же момент другая дверь, узкая и низкая, отворилась возле камина, медленно, очень медленно, как в хорошо поставленной театральной драме.
Замерев на месте, с расширившимися глазами, повлажневшими висками и переплетенными стиснутыми пальцами, Марианна смотрела, как она поворачивается на петлях, словно смотрела на дверь гробницы, из которой должен появиться призрак.
Показалась блестящая фигура, слишком далеко от стола, чтобы различить, кто это, освещенная только со спины светом из соседней комнаты: фигура дородного мужчины в длинном, расшитом золотом одеянии. Но Марианна сразу заметила, что это не изящный хозяин Ильдерима. Этот был ниже ростом, тяжеловеснее, менее благородным. Он проник в столовую, и молодая женщина с недоверием и возмущением узнала Маттео Дамиани, одетого как дож, приближающегося к сияющему золотом столу.
Он улыбался…
ГЛАВА III
РАБЫНИ ДЬЯВОЛА
Со спрятанными в широких рукавах его далматинки руками управляющий и доверенное лицо князя Сант’Анна торжественным шагом подошел к одному из больших красных кресел, обозначавших места за столом, положил на спинку покрытую перстнями руку и указал на другое жестом, который хотел быть благородным и учтивым. Его блаженная улыбка казалась приклеенной к лицу, словно маска.
— Прошу вас садиться, и поужинаем!.. Долгое путешествие должно было вас утомить.
. Долгое путешествие должно было вас утомить.
На мгновение Марианне показалось, что ее глаза и уши сыграли с ней дурную шутку, но она тут же убедилась, что это не причудливый сон.
Перед ней действительно стоял Маттео Дамиани, подозрительный и опасный служитель, жертвой которого она едва не стала в ту отвратительную ночь.
Впервые она снова видела его после того безумия, когда он, погруженный в транс, приближался к ней с протянутыми руками, со смертью в глазах, в которых не было ничего человеческого… Без вмешательства Ильдерима и его потрясающего всадника…
Но при воспоминании о пережитом тогда ужасе страх молодой женщины стал сменяться паникой. Ей необходимо ценой невероятного усилия если не усмирить ее, то хотя бы попытаться скрыть. С подобным человеком, тревожащее прошлое которого ей известно, единственной возможностью легко отделаться было скрыть внушаемый им страх. Если он заметит, что она боится его, ее инстинкт подсказывал, что она погибла.
Она еще не поняла, ни что произошло, ни каким чудом Дамиани может так важничать в костюме дожа (она заметила такое же роскошное одеяние на одном из портретов в вестибюле) в сердце венецианского дворца и представляться хозяином, времени для догадок не было.
Молодая женщина инстинктивно перешла в атаку. Спокойно скрестив руки на груди, она с видимым пренебрежением оглядела самозванца. Между густыми длинными ресницами ее глаза сощурились до того, что превратились в узкие зеленые щелочки.
— Разве карнавал в Венеции продолжается до мая, — спросила она сухо, — или вы собираетесь на бал-маскарад?
Очевидно, захваченный врасплох ее ироническим тоном, Дамиани, не ожидавший атаки с этой стороны, бросил на свой костюм неуверенный, почти смущенный взгляд.
— О! Эта одежда? Я надел ее в вашу честь, сударыня, так же как я приготовил этот стол, чтобы отпраздновать с максимальным блеском ваше прибытие в этот дом. Мне казалось…
— Я, без сомнения, плохо расслышала, — оборвала его Марианна, — или же вы забылись до такой степени, что решили подменить вашего хозяина? И между прочим, потрудитесь объяснить, кто Вам позволил обращаться ко мне во втором лице, словно вы мне ровня? Придите в себя и прежде всего скажите, где князь? И как произошло, что донна Лавиния до сих пор не пришла ко мне?
Управляющий подтянул стоящее около него кресло и упал в него так грузно, что оно застонало под его тяжестью. Он пополнел после ужасной ночи, когда, оторванный от своих оккультных опытов, в ярости пытался убить Марианну. Римская маска, придававшая тогда его лицу некоторое благородство, заплыла жиром, и его волосы, еще недавно такие густые, заметно поредели, в то время как перстни, с претенциозной щедростью покрывавшие его пальцы, буквально впились в них.
Но смех, который вызывал этот грузный и стареющий человек, замирал на губах при виде его тусклого наглого взгляда.
«Взгляд змеи!» — подумала молодая женщина с дрожью отвращения перед выражавшейся в нем холодной жестокостью.
Недавняя улыбка исчезла, словно Маттео счел бесполезным прятаться за ней. Марианна поняла, что это неумолимый враг. Поэтому она не особенно удивилась, услышав, как он пробормотал:
— Эта дурочка Лавиния! Можете помолиться за нее, если хотите! Что касается меня, то мне надоели ее иеремиады святоши, и я ее…
— Вы убили ее? — воскликнула Марианна, одновременно возмущенная и охваченная горем, тем более горьким самой неожиданностью, что добрая женщина занимала значительное место в ее сердце. — У вас хватило подлости напасть на эту святую, которая никогда никому не сделала ничего плохого? И князь не прикончил вас, как бешеную собаку, каковой вы являетесь?
— Для этого надо, чтобы у него была такая возможность, — вышел из себя Дамиани, вставая так резко, что тяжелый стол покачнулся и стоящие на нем золотые предметы столкнулись и зазвенели.