Джули бросается к нему, но чуть сама не соскальзывает вниз. Опустившись на корточки, она смотрит на отца, бессильная помочь.
Затем происходит удивительное. Рядом с тонкими пальцами Гриджо появляются другие — костяные. Сухие кости, пожелтевшие, побуревшие от пыли и старости и крови древних убийств. Они впиваются в сталь. На крышу выползает гудящий, ухмыляющийся скелет.
Он не торопится. Ни на кого не бросается, никуда не бежит. Он двигается почти лениво, без намека на ту ненасытную, кровожадную решимость, с какой его собратья гнали нас по городу. Несмотря на то, как отчаянно они пытались до нас добраться, этому, похоже, нет дела ни до меня, ни до Джули. Нас он будто и не видит. Скелет тянется вниз, цепляет Гриджо за рубашку и вытаскивает наверх. Гриджо поднимается на ноги — скелет помогает ему.
Они стоят и смотрят друг на друга, между ними от силы несколько дюймов.
— Рози! — кричит Джули. — Да стреляй же!
Россо поджимает руку. Он едва дышит, не в силах пошевелиться. Он смотрит на Джули взглядом, умоляющим простить его — не только за эту неудачу, а и за все предыдущие, которые к ней привели. За годы понимания и бездействия.
Скелет медленно, ласково берет Гриджо за руку, как будто приглашает на танец. Притягивает к себе, смотрит ему в глаза и откусывает кусок с его плеча.
Джули визжит от ужаса, остальные слишком потрясены и молчат. Гриджо не сопротивляется. У него воспаленные, широко открытые глаза, но лицо его — бесстрастная маска. Медленно, почти чувственно, тварь наносит укус за укусом. Один за другим куски мяса проваливаются через пустую челюсть и падают на крышу.
Бесконечный ужас будто приковывает меня к месту, пока я пытаюсь понять, что происходит. Они стоят на самом краю крыши, на фоне неба, тлеющего розовыми облаками и оранжевым туманом, и в этом потустороннем свете их силуэты неразличимы.
Кости пожирают кости.
Джули бросается к люку. Хватает пистолет Норы и целится скелету в голову. Наконец он смотрит на нее, словно впервые замечает наше присутствие. Откинув череп, он издает крик, пронзительный, как рев иерихонских труб, надтреснутый, проржавленный и насквозь фальшивый.
Джули стреляет. Первые несколько выстрелов уходят в молоко, но потом пуля откалывает ребро, царапает ключицу, дробит бедренную кость.
— Папа, оттолкни его! Борись!
Гриджо закрывает глаза и говорит:
— Нет.
Скелет ухмыляется Джули и выедает ее отцу горло.
Со всей болью и яростью, скопившимися в ее измученном юном сердце, Джули стреляет еще раз. Череп твари разлетается взрывом пыли и мелких осколков. У скелета подкашиваются ноги, и, так и не отпустив Гриджо, он заваливается назад и падает с крыши.
Гриджо летит за ним.
Они так и падают вместе, в сплетении конечностей. Гриджо дрожит, сотрясается в конвульсиях. Превращается. Остатки его плоти разлетаются по ветру — сухие ошметки праха, — и под ними обнажаются белые кости — и слова, которые я теперь могу прочитать. Предостережение, вытравленное на каждой кости его тела, вплоть до мельчайшей пястной косточки:
Это чума. Это проклятие. Оно так сильно, оно кроется так глубоко, оно так жаждет новых душ, что больше не согласно дожидаться смерти. Теперь оно берет, что пожелает.
Но сегодня мы приняли решение. Нас ему не ограбить. Как бы оно ни тщилось, свое мы не отдадим.
Армия Костей смотрит, как останки Гриджо пикируют вниз и разбиваются. Скелеты рассматривают крошечные, бессмысленные осколки. И вдруг, безвольные и бесцельные… разбредаются. Одни кружатся на месте, другие сталкиваются… но понемногу все исчезают в домах и на деревьях. Меня охватывает нервная дрожь. Что за сигнал они получили? Появилось ли хоть что-то новое в их пустых черепах после пролившегося на них дождя из костей и праха, после того как прямо здесь, на этой крыше, вырвалась на свободу радиоволна новой энергии? Например, понимание, что их время ушло?
Джули роняет пистолет. Подползает к краю крыши и смотрит вниз, на распростершиеся на земле кости. Ее глаза покраснели, но слез нет. Единственное, что нарушает сейчас тишину, — это ветер, теребящий лохмотья изорванных в клочья флагов страны и штата. Некоторое время Россо смотрит на Джули, потом снимает с Норы наручники и помогает ей встать. Нора потирает запястья. Они обмениваются взглядом, после которого отпадает необходимость в словах.
Неловкой, полуобморочной походкой Джули возвращается к нам.
— Джули, мне очень жаль, — говорит Россо, коснувшись ее плеча.
— Все в порядке, — шмыгает носом она, уставившись себе под ноги. Голос у нее такой же, как и глаза, — болезненный и выжатый до предела. Теперь, научившись, я хочу плакать за нее. Джули осталась сиротой, но она не просто несчастный ребенок. Рано или поздно горе возьмет свое, но пока она еще здесь, с нами, и с ней все хорошо.
Россо гладит ее левой рукой по голове и заправляет за ухо непослушную прядь. Джули прижимает его мозолистую ладонь к щеке и слабо улыбается.
Полковник поворачивается ко мне и вглядывается в мои глаза:
— Ты Арчи, да?
— Просто Р.
Он протягивает руку, и, преодолев секундное замешательство, я протягиваю свою. С перекошенным лицом он терпит рукопожатие, стоически игнорируя боль в запястье.