Тепло наших тел

Наступает тишина. Она сверлит меня взглядом. Я опускаю глаза.

— Слушай, — продолжает она. — Ну да, ты спас мне жизнь. И я, наверное, даже благодарна. Вот так. Спасибо, что спас мою жизнь. Или пощадил. Не важно. Но раз ты смог привести меня сюда, то можешь и обратно вывести. Спрашиваю еще раз: зачем ты меня здесь держишь?

Ее взгляд жжет меня как клеймо. Понимаю, что на этот раз не выкрутиться. Кладу руку на грудь, на сердце. На «сердце». Как будто этот жалкий орган все еще что-то значит. Оно давно замерло в груди, но кажется, чувства у меня рождаются где-то там же, где и прежде. Приглушенная печаль, туманная тоска, редкие угольки радости. Все они сочатся из моей груди, слабые, разбавленные, но все-таки настоящие.

Я кладу руку на сердце. Потом медленно тянусь к Джули и кладу другую руку на ее. Как-то умудряюсь встретиться с ней глазами.

Она строго смотрит на мою руку, потом опять на меня.

— Ты охренел.

Понурившись, убираю руку. К счастью, краснеть мне нечем.

— Надо… ждать. Ду… мают… ты… новый… зомби. Заметят.

— Сколько ждать?

— Не… сколько… дней. Они… забудут.

— Господи, — вздыхает она и качает головой, закрыв лицо руками.

— Все… будет… хорошо, — говорю я. — Правда.

Джули не отвечает. Достает из кармана айпод и затыкает уши наушниками. Возвращается к еде под музыку, от которой до меня доносится лишь отдаленное шипение. Неудачное получилось свидание. И снова я поражаюсь нелепости всего происходящего, и мне хочется выползти из кожи, избавиться от этой уродливой, неловкой плоти и стать голым, безымянным скелетом. Я собираюсь встать и уйти, но тут Джули выдергивает один наушник и, прищурившись, внимательно меня изучает.

— Ты… не такой, как все, да?

Не отвечаю.

— Я никогда не слышала, чтобы зомби разговаривали. Если не считать это ваше идиотское мычание, ну и «М-м-о-озг!», конечно.

Или чтобы кто-то из них интересовался людьми не в гастрономическом смысле. И тем более ни один зомби еще не угощал меня пивом. Скажи… а есть еще такие, как ты?

Снова чувствую, что покраснел бы, если бы мог.

— Не… знаю.

Джули перебрасывает вилкой комок лапши от одного края лотка к другому.

— Несколько дней, — повторяет она.

Киваю.

— И чем мне прикажешь заниматься? Надеюсь, ты не думаешь, что все это время я буду сидеть у тебя в самолете и принимать кровавые ванны?

Я задумываюсь. Передо мной мелькает вереница образов, скорее всего из фильмов, которые я когда-то видел, все как один глупые, романтичные и совершенно немыслимые. Надо держать себя в руках.

— Я… развлеку, — выдаю наконец с неубедительной улыбкой. — Ты гость.

Она закатывает глаза и снова утыкается в лоток. Не глядя берет со стола второй наушник и протягивает мне. Я вставляю его в ухо, и голова наполняется голосом Пола Маккартни, повторяющим печальные антонимы — да-нет, вверх-вниз, привет-прощай-привет.

— Знаешь, что Леннон эту песню терпеть не мог? — говорит тем временем Джули в мою сторону, но на самом деле обращаясь не ко мне. — Считал, что она полный бред. И это человек, который сочинил «Я — морж».

— «Гу гу… гаджуб».

Она с удивлением вздергивает голову:

— Да-да, вот именно!

Джули рассеянно отхлебывает пива из бутылки, забыв, что из нее пил зомби, и я в панике замираю. Но ничего не происходит. Видимо, для заражения необходима агрессия. Укус.

— Ну ладно, — говорит она, — все равно эта песня для меня сейчас слишком веселая. — И переключает на следующую.

Ава Гарднер затягивает что-то из кино, но Джули переключает еще несколько раз, пока не начинается незнакомая мне тяжелая мелодия. Она делает погромче. Я слышу музыку, но не слушаю. Я смотрю на Джули, которая закрыла глаза и качает головой. Даже здесь, даже сейчас, в самом мрачном месте и самой чудовищной компании, какие только можно вообразить, она целиком отдается музыке — и жизнь пульсирует в ней все сильнее. Я снова ее чую — белый сияющий пар, пробивающийся из-под моей засохшей крови. И даже ради ее безопасности у меня не поднимается рука снова его замазать.

Что со мной? Смотрю на свою ладонь, на бледную, серую плоть, прохладную, застывшую — и она представляется мне теплой, розовой, ловкой, способной на созидание, силу и нежность. Мои омертвелые клетки словно просыпаются от летаргического сна, наполняются, загораются, как рождественские огни. Неужели все это — опьянение? Эффект плацебо? Оптимистический мираж? Так или иначе, больничный монитор моего существования, давно работавший вхолостую, внезапно рисует холмы и долины.

— Ты резче поворачивай. А то когда надо направо, ты чуть с дороги не съезжаешь. Сжимаю тонкий, обтянутый кожей руль и роняю ногу на педаль газа. «Мерседес» дергается вперед, мы бьемся затылками о подголовники.

— Господи, ну ты даешь! Полегче нельзя?

Резко торможу, забыв про сцепление, и мотор глохнет. Джули закатывает глаза, но изо всех сил старается быть терпеливой:

— Давай еще раз.

Она снова заводит мотор, придвигается ко мне поближе и ставит свои ноги на мои. С ее помощью я мягко жму на педали, и машина скользит вперед.

— Вот так, — говорит она и возвращается на сиденье. Я довольно хмыкаю.

Под ласковым вечерним солнцем мы рулим туда-сюда, кружим по аэродрому. Наши волосы развеваются на ветру. Сидя рядом с красивой девушкой за рулем леденцово-красного родстера шестьдесят четвертого года, я не могу удержаться и не представить себя в другой, чужой жизни, подсмотренной где-то в старых фильмах.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69