— Что ты тут… — начинает она и вдруг видит меня. Ее брови ползут вверх. — Господи боже, это что, он?
Джули вздыхает:
— Нора, это Р. Р, это Нора.
У Норы такое лицо, как будто я снежный человек или, на худой конец, единорог.
— Э-э… приятно познакомиться… Р.
— Взаимно, — отвечаю я. Нора хлопает себя по губам, чтобы сдержать восторженный писк, и переводит взгляд с меня на Джули и обратно.
— Что нам делать? — спрашивает Джули, стараясь не обращать внимания на ее восторги. — Он только что пришел. Вот пытаюсь объяснить, что его тут убьют.
— Для начала надо провести его в дом, — отвечает Нора, не сводя с меня глаз.
— В дом? Ты с ума сошла?
— Да ладно тебе, твой папа еще пару дней не вернется. Тут безопаснее, чем на улице.
Джули задумывается.
— Ладно. Подожди, Р, я сейчас за тобой спущусь.
Обхожу дом и нервно жду у парадного входа. Она со стыдливой улыбкой открывает дверь. Я при галстуке и в модной рубашке.
У нас выпускной бал перед концом света.
— Привет, Джули, — говорю я, как будто только что пришел.
Поколебавшись, она заключает меня в объятия.
— Ты знаешь, я по тебе скучала, — говорит она в мою рубашку.
— Я… слышал.
Она отстраняется и смотрит мне в глаза — в ее взгляде сверкают дикие искорки.
— Слушай, Р… — говорит она. — А если я тебя поцелую, я тогда… ну… тоже превращусь?
Мысли скачут, как игла проигрывателя во время землетрясения. Насколько мне известно, властью превратить живого в мертвого, кроме, собственно, смерти, обладает только укус — насильственная передача крови и лимфы. Только так можно ускорить неизбежное. С другой стороны, что-то мне подсказывает, что на такой вопрос еще никому отвечать не приходилось.
— Вряд ли… — говорю. — Но…
Другой конец улицы вдруг освещается фонариком. Ночную тишину прерывают командные голоса двух патрульных.
— Черт, патруль, — шепчет Джули, затаскивая меня в дом. — Комендантский час, надо погасить свет. Пойдем.
Она взбегает вверх по ступенькам, я поднимаюсь за ней. В груди бурлит смесь облегчения и досады.
Дом Джули кажется нежилым. В кухне, в общей комнате, в коротких коридорах и на крутых лестницах голые, ничем не украшенные стены. Минимум мебели, да и та пластиковая, ряды флуоресцентных ламп злобно сияют на бежевый ковролин. Пустые комнаты и запах отчаяния — это место больше похоже на какой-то заброшенный офис, чем па жилой дом.
Проходя по комнатам, Джули выключает за собой свет. Когда мы добираемся до ее спальни, дом уже погружен во тьму. Здесь она тоже гасит верхний свет и оставляет только настольную лампу. Я делаю шаг внутрь и, медленно кружась на месте, жадно впитываю то, чем живет Джули.
Будь ее разум комнатой, именно так бы он и выглядел.
Стены выкрашены в разные цвета. Красная, белая, желтая, черная — и надо всем этим небесно-голубой потолок, увешанный игрушечными самолетиками. Каждая стена посвящена отдельной теме. Красная почти целиком покрыта билетами в кино и музыкальными афишами, выцветшими и пожелтевшими от старости. Белая вся в картинах — от пола, где висит ряд любительских акрилов, до самого потолка, где коллекцию венчают три великолепных холста: спящая девушка, которую вот-вот разорвут тигры, кошмарный Иисус на геометрическом кресте и сюрреалистический пейзаж с оплавившимися часами.
— Узнаешь? — спрашивает Джули, которую явно распирает от гордости. — Сальвадор Дали. Оригиналы, конечно.
Нора возвращается с балкона и смеется, глядя на меня, чуть ли не носом уткнувшегося в холсты.
— Неплохо, да? Мы с Перри хотели подарить ей «Мону Лизу» на день рождения, потому что она тоже вечно так ухмыляется — вот опять, смотри! — но на своих двоих до Парижа далековато. Приходится обходиться местными выставками.
— У Норы дома целая стена увешана Пикассо, — добавляет Джули. — Если бы хоть кому-нибудь еще было дело до искусства, мы бы уже считались грабителями века.
Сажусь на корточки, чтобы поближе рассмотреть нижний ряд.
— Это Джули рисовала, — сообщает Нора. — Правда, здорово?
Джули раздраженно отводит глаза:
— Нора заставила меня их повесить.
Я внимательно рассматриваю картины, выискивая в неловких мазках секреты их создательницы. Два холста — яркие краски и истерзанная, неровная поверхность. Третья — неумелый портрет женщины со светлыми волосами. Смотрю на черную стену с ее единственным украшением — захватанным поляроидом той же женщины. Джули плюс двадцать лет нелегкой жизни. Заметив, куда я смотрю, Джули переглядывается с Норой.
— Это мама, — говорит она. — Ушла, когда мне было двенадцать лет. — Закашлявшись, Джули отворачивается к окну.
Кивая на неожиданно пустую желтую стену, вопросительно поднимаю брови.
Это… это стена надежд, — объясняет Джули с ноткой смущенной гордости и почти детской невинностью. — Я приготовила ее для того, что ждет меня в будущем.
— Нап… ример?
— Не знаю. Зависит от того, что случится. Надеюсь, что-нибудь хорошее.
Джули пожимает плечами, закрывая тему, и садиться на край кровати. Постукивает пальцами по колену и смотрит на меня. Нора садится рядом. Стульев нет, так что я опускаюсь на пол. Если тут и есть ковер, то его не видно под грудами мятой одежды.
— Ну что ж… Р, — нарушает молчание Нора. — Ты зомби. Как это — быть зомби?