Розмари нажала кнопку с цифрой «два».
— Пожалуйста, продиктуйте паше сообщение для Энди. — Гудок.
— Привет. Хочу обсудить сегодняшний вечер. К шести за мной приедет Джо, ты в курсе? Позвони поскорее, ладно? В половине двенадцатого я должна быть в парикмахерской.
Она дождалась ответа:
— Спасибо, Розмари. Скоро Энди получит ваше сообщение. Можете повесить трубку.
К тому времени, когда она отправилась в парикмахерскую, он так и не позвонил.
По возвращении она увидела на дисплее автоответчика двузначное число записанных посланий по общей линии и одно — по секретной.
— Привет, ты не знаешь, где твой сын? — Диана. — Я его со вторника не видела, а нам все звонят и звонят. Не мешало бы ответить кое?кому, к примеру. Папе и президенту. Не знаю, куда вы с ним собрались на Зажжение, предлагаю встречать в парке, с нами со всеми. Ты передай ему, чтобы позвонил мне, или сама позвони, если узнаешь, где он, ладно? И угадай, кто о тебе сочиняет хайку. Пока.
Розмари стерла эту запись.
Включила телевизор. Говорящие головы.
Между дверцами шкафа торчала выдвижная вешалка, на ней висел полиэтиленовый мешок из гостиничной химчистки. Розмари порвала полиэтилен, освободила небесно?голубой креп, разложила на кровати женский брючный костюм. Достала блузу из золотистого шелка и золотистые же сандалии на высоких каблуках. Их тоже положила на кровать. Потом скатала полиэтиленовый мешок и сунула в мусорную корзину. Постояла. Хмурясь, сунула руку в карман, слаксов. Карточка на месте.
Надела темные очки и головной платок.
Спустилась в заполненный народом, шумный вестибюль и, опустив голову, прошла от лифтов за угол, к двери с табличкой «Вход только по служебным пропускам». Провела карточкой по замку.
Створки раздвинулись — кабина оказалась на этом этаже. Похоже, Энди на месте нет. Может, умер от сердечного приступа, так и не дождавшись ее отклика на мольбы о помощи?
Все?таки она вошла в кабину лифта, приготовилась к стремительному рывку, нажала кнопку «52». Замелькали цифры. Розмари сняла очки и платок, распушила волосы, подвигала нижней челюстью, пока не щелкнуло в ушах.
Она вспомнила, как была в этом лифте с Энди, глядела на его заросший подбородок и неслась вверх гораздо быстрее, чем ей хотелось. Навстречу красивым видам.
Со звоном зажглась красная кнопка «52», дверные створки раздвинулись.
За черной с медью гостиной серело зимнее небо. К трем часам дня уже стемнело, над далеким Квинсом сгустились тучи. Опять повалит снег?
— Энди? — позвала она, когда закрылся медный цилиндр.
Слева и сзади плавно звучал знакомый женский голос:
— ..наш постоянный репортаж о Зажжении. До него осталось меньше четырех часов, и везде, в каждом часовом поясе, люди переживают новое, торжественное…
— Энди? — повторила Розмари и пошла на голос к отворенным дверям.
В комнате сияли телевизионные экраны и мелькали изображения, четыре больших экрана были видны целиком и еще Два — частично. Всего три сверху и три снизу.
— Энди? — позвала Розмари вместе с детьми в классе на экране.
Она распахнула двери настежь, сунула голову в проем, окинула комнату взглядом.
Энди был прибит к стене — руки раскинуты, голова свисает, окровавленные ладони пронзены гвоздями. На нем были белая футболка «БД» и джинсы. Он висел, зажатый между темной деревянной стеной и спинкой черного кожаного дивана.
Розмари закрыла глаза, пошатнулась, схватилась за косяк.
Распахнула глаза и в мерцающем свете увидела не видение, а распятого Энди. Из окровавленных волос торчали бледные рожки.
Мертв?
Розмари оттолкнулась от косяка, бросилась к дивану, упала на него на колени, приложила руку к груди сына, другую — к его шее у ключицы.
Тепло.
И пульс есть, Слабый, медленный.
Да, у основания шеи ощутимо биение. Она затаила дыхание и, кривясь, посмотрела на его правую руку — ногти превратились в когти, из окровавленной ладони торчат четыре дюйма толстого, как карандаш, гвоздя со шляпкой. Что за безумец это содеял? На темной стенной панели подсыхала кровавая дорожка.
Лодыжки тоже прибиты? Розмари выгнула шею, чтобы заглянуть за спинку дивана, но в темноте ничего не рассмотрела. Вероятно, он стоит на полу, судя по его росту и среднему напряжению мускулов рук. Она почувствовала, как колышется его грудь.
— Энди?
Позади нее с экранов он говорил о Зажжении. Его голова шевельнулась, повернулась к ней. На темени торчали кривые рожки величиной с большой палец. Розмари, морщась, как от боли, погладила его по щеке. Смеженные веки поднялись. Она улыбнулась:
— Я здесь. Я тебя услышала. Я думала, мерещится! Милый, прости!
Он открыл рот, захрипел; тигриные глаза смотрели с мольбой.
Розмари повернулась к низкому черному пристенному столику, опустила ногу на пол, вынула из ведерка покрытую влагой бутылку шампанского. Взяла ведерко, перенесла на диван и, стоя перед сыном на коленях, окунула руку в талую воду. Смочила ему губы.
Капли попадали Энди на язык, в рот; он слизывал воду с материнских пальцев, глотал.
— Я тебя сниму, — говорила она. — Я тебя сниму… Он слизывал и глотал. Тигриные очи благодарили.
— О, мой ангел, — сказала Розмари, — кто это сделал? Что за зверь способен на такое? У него задрожала нижняя губа.