— Юрико, я чувствую то же самое. — Розмари наклонилась еще ближе к нему. — И говорила об этом Энди. Я так рада, что вы со мной согласны.
— Увидев сегодня здесь вас, — произнес он, — я еще больше уверовал, что он, да и вы истинные святые. Я это говорю от чистого сердца. Да разве простой смертный мог бы привести сюда родную мать? — Юрико повел рукой вокруг. — Да разве мать простого смертного смогла бы это понять? — Он ослепительно улыбнулся. — Вы обрастаете мифами. Вам, должно быть, это кажется несусветной чепухой?
Розмари тоже улыбнулась. И тоже ослепительно.
— Да.
— Наверное, за нас говорит таннис, — улыбаясь, произнес Юрико.
— Таннис? — переспросила она.
— Наверное, за нас говорит таннис, — улыбаясь, произнес Юрико.
— Таннис? — переспросила она.
— Благовоние. — Он указал на жаровню. — Добывается из листьев египетского растения, родственника индийской конопли.
— Так и думала, что я маленько под кайфом.
— Все мы чуть?чуть под кайфом, — пожал плечами Юрико. — Но и на трезвую голову я скажу, что для меня вы — небожительница, потому я и сел ниже вас. У ваших ног. — Голова с шевелюрой цвета воронова крыла почтительно склонилась.
От изумления Розмари открыла рот — Юрико целовал ей ноги. С ней это случилось впервые в жизни. И было довольно приятно.
Юрико встал, улыбаясь, протянул руку:
— Пойдемте танцевать. На этот раз будет весело.
В сиянии свечей, в пронизанном пастельными лучами сумраке фиолетовые и черные сутаны образовали на сцене круг. Энди стоял И смотрел на мать.
Приподняв подол сутаны, глядя под ноги, опираясь на руку Юрико, она спустилась по высоким ступенькам. Музыка звучала все громче, будоражащие удары в барабан участились.
Когда Юрико и Розмари добрались до угла сцены и стали лицом к лицу (он был чуть выше), она произнесла:
— Юрико, искушение очень велико, но я устала, ужасно устала. У меня был невероятно долгий день.
Он поклонился и поцеловал ей руку, и что?то неживое дотронулось до ее пальцев. Когда он выпрямился, Розмари сказала:
— Какой симпатичный кулон.
— Правда? — Юрико вынул кулон из выреза сутаны. Серебряное кольцо, а в нем — продолговатая слезинка. Черный шнурок.
Она наклонилась, напрягла зрение.
— Что?нибудь означает?
— Не знаю, что хотел сказать ювелир. Лично для меня это символизирует продолжительность жизни, продолжительность всего сущего. — Он отпустил кулон, и тот упал на грудь.
— Симпатичный, — повторила Розмари.
— Мне он сразу бросился в глаза. Между прочим, теперь в моем плане на будущий год еще одно дело: пригласить вас на ужин.
Она улыбнулась;
— А в моем плане — согласиться.
Они обменялись улыбками, и Юрико, кланяясь, попятился к кругу.
Розмари поискала взглядом черную сутану Энди. В этот раз все танцевали с опущенными капюшонами, и каждый держался обеими руками за бледно?зеленую веревку или стебель ползучего растения.
Ни Энди, ни его черной сутаны. Но видна фиолетовая среди коричневых.
Барабан забил громче, в его ритме лиана и держащиеся за нее люди двинулись по часовой стрелке. Несколько секунд Розмари не отрывала взгляда от танцующих, затем повернулась и пошла в артистическую студию, поморщившись из?за яркого света. Музыка теперь звучала из динамика справа от нее.
Энди в черной рясе сидел на диване с печеньем в руке, смотрел на мать.
— А я думал, ты с Юрико…
Часто моргая, Розмари отрицательно покачала головой. Глянула вверх, направилась ксервировочному столику.
— А ты почему не там? Он пожал плечами:
— Можно дойти до распутства, Диана, похоже, перестаралась с ромом. Я собирался тебя увести, а потом увидел, как ты с ним спускаешься, и почувствовал… — Он снова пожал плечами. — Решил подождать.
Она взяла горсть печенья, пошла обратно, к дивану, Энди подвинулся.
Розмари села, аккуратной горкой положила печенье на сундук между собой и сыном. Откинулась на спинку дивана, откусила кусочек леченья.
— А ты знаешь, что таннис сродни марихуане?
— Ты меня разыгрываешь, — сказал он. — Неужели? Я поражен!
Она посмотрела на него в упор.
— Неудивительно, что тебе удалось зацепить всю эту компанию.
Нет, все?таки нельзя, нельзя было отпускать тебя тогда, в первый раз, к Минни и Роману.
— Никого я не цеплял. — Энди повернулся к матери. — И тебе не в чем себя винить. У тебя не было выбора. — Он несколько секунд смотрел на мать, пока она переводила дыхание. Затем дотронулся до ее плеча. — Любая другая женщина на твоем месте оставила бы меня колдунам и удрала со всех ног.
Розмари тяжело вздохнула:
— Так уж и любая…
— Любая. — Он поцеловал ее в висок. Она дотронулась до его руки, лежащей у нее на плече. Они улыбнулись друг другу.
Розмари потрясла головой, словно хотела избавиться от наркотического опьянения.
— Теперь ты удовлетворена? — Энди откинулся на спинку дивана, взял мать за руки. — Нашла тут хоть что?нибудь из сатанизма? Из колдовства? Тебя принуждали к чему?нибудь непотребному?
— Нет… — Она тоже откинулась на спинку дивана. Барабан бил громче и быстрее, звуки не только рвались из динамика, но и проникали сквозь дверь. — Музыка Хэнка?
— Нет, — ответил Энди. — Кажется, какая?то французская группа.
Они посидели, послушали. Удерживая ее руки одной рукой, Энди свободную положил ей на плечи. Она прижалась к нему, глубоко вздохнула. Закрыла глаза. Он поцеловал ее в висок. В щеку. В уголок рта.