Через какое-то время Макс перестал ездить на фестивали и стал больше и больше отдаляться от театра. Но наша дружеская связь не прервалась. Мы даже больше стали общаться вне репетиций. Мы посещали вместе разные светские мероприятия. Макс в этом смысле был лучший компаньон, и у него всегда были деньги.
Девушкам он представлялся Артуром или Эриком. Он всегда был готов к шалости или розыгрышу. Но шалил он и разыгрывал людей не обидно, не из желания посмеяться над кем-то или зло пошутить. Он шалил ради шалости и ради игры. Если же Макс видел, что игра заходит слишком далеко или разыгрываемый им человек не способен оценить шутку, а скорее, обидится, Макс тогда открывал карты, раскалывался и весело смеялся над самим же собой.
Помню, это, кстати, случилось в Москве, мы сидели в каком-то кабачке, и пили пиво у барной стойки. Рядом сидел симпатичный, выпивший мужик. Как-то, слово за слово, мы разговорились. Он был из Ростова-на-Дону, а мы сказали, что мы из Кемерова.
— А чем вы там занимаетесь? — спросил мужика я.
— У меня там молочное производство, — гордо ответил мужик. — Производственное объединение «Молоко». Такое вот оригинальное название.
— Коллега! — радостно почти заорал на всё заведение Макс. — Ну надо же! Вот так сидеть, пить пиво и встретить коллегу!
— Вы тоже молочник? — удивился мужик.
— Кемеровский молочный комбинат № 1, — не задумываясь, и бегло сказал Макс. — Имею честь руководить старейшим молочным производством в городе.
Я вытаращил глаза, но мужик и Макс уже забыли про меня. У них пошёл какой-то очень специальный разговор. Макс говорил, что его комбинат перешёл на использование только голландских, породистых коров, но оборудование он предпочитает немецкое. Мужик соглашался. В общем, они проговорили больше часа и здорово напились.
— Макс, откуда ты всё это знаешь? — спросил я пьяного Макса, когда мы расстались с мужиком.
— Ничего я не знаю, — ответил он, улыбаясь всей физиономией. — Так, новости видел про молочную ферму и всё. А молочный комбинат № 1 — это выдумал. Но, наверное, такой в каждом городе есть.
— А зачем?
— А что ему рассказывать? Что ты режиссер непонятного театра из Кемерова? А про себя, что ему сказать? Что я недоучившийся математик, бизнесмен, артист и весёлый человек? Он бы разговаривать с нами не стал. А так, ушёл счастливый. И ему было не так одиноко в Москве с нами. И мне было весело. Он даже не догадался. А про тебя я сказал, что у тебя фабрика по производству спичек.
Он тебя тоже сразу зауважал.
Макс не упускал ни одной важной детали жизни. Только у его взгляда была очень особенная оптика. Он выдёргивал из окружающего пейзажа всё, что мог увидеть и оценить только он один. Только он мог позвонить мне рано утром для того, чтобы…
— Представляешь, еду сейчас по городу и вижу мужика, который ковыряется в мусорном баке, а на нём такой плюшевый пиджак с эмблемой «Нью Орлеан юнивёрсити». И он, главное, в белых перчатках копается в помойке. Забавно, правда? Ну, ладно, извини, что разбудил.
Или он мог заехать за мной вечером…
— Слушай, поехали! Видел потрясающую вещь! Надо посмотреть! Тебе понравится, ты будешь доволен.
Он вез меня через весь город на рынок.
— Вот! — гордо говорил он, — где ты ещё такое увидишь?
Макс радостно мне показывал железный павильон, покрашенный нежно-голубой краской. На павильоне была надпись «Шашлыки». Возле павильона стояли и пили пиво несколько человек, пара кавказцев раздували угли в стальном черном мангале. Но главное и обратившее на себя внимание Макса находилось не перед павильоном, а сбоку. На торцевой стене железного сооружения, на голубом фоне, был нарисован Микки Маус. Он улыбался, в левой руке Микки держал шампур с нанизанным на него шашлыком, от шашлыка поднимался нарисованный дымок. Правую руку знаменитый мышонок поднял вверх и показывал пальцами знак «V» (виктори). Над всем этим русскими буквами было написано: «О, кей!»
— Я хотел тебе это показать, — сказал Макс, — поехали. Это всё.
Макс везде находил то, что его радовало. Находил и радовался. Радовался сам и старался обрадовать остальных.
Но, чем меньше он участвовал в жизни театра, тем чаще он делился со мной своими творческими замыслами. Ни он, ни я не чувствовали в этом никакой опасности. Он делился этими замыслами, они все были забавные. Делился и продолжал зарабатывать деньги неведомым способом. А потом я уехал из Кемерова, и жизнь на некоторое время развела нас.
Мы часто перезванивались, по долгу говорили. Иногда встречались в Москве. Макс изменился. Он давно уже женился. У него родились дети. Он был счастлив. Во всяком случае, лихости в нём не убавилось. Но что-то изменилось. Он похудел и выглядел почти спортивно. Но изменения с ним происходили другого рода.
Раньше он радовался и смеялся, и ему было весело и хорошо. А теперь он смеялся и часто говорил: «Как хорошо, старина!» или «Слушай, как же мне хорошо!»
— Скажи мне, только честно, — однажды, во время нашей встречи в Москве, сказал изрядно пьяный Макс, — всё же хорошо? Правда же, всё хорошо?
— Конечно! — ответил не такой пьяный я. — Всё отлично.
— Отлично-то отлично! — медленно и грустно сказал он. — А вот хорошо ли?