Вот он-то и уговорил меня наколоть якорь на руку. Если бы кто другой пытался уговорить, никакого якоря у меня на руке не появилось бы. Но Лёша уговорил. У него самого не левом запястье был здоровенный якорь. Руки у него были вдвое больше и много сильнее моих, и якорь соответственно.
— Ты должен наколоть себе якорь, — каждый день грустно, но настойчиво повторял Лёша, глядя то на мою девственную левую руку, то мне в глаза. — Каждый моряк должен иметь якорь на левой руке. На левой, потому что от сердца.
— Лёша, — так же настойчиво и нудно отвечал ему я, — не буду я его колоть. Мама огорчится. Понимаешь?
— Мама будет рада, когда ты вернёшься, — продолжал свою песню Лёша, — а без якоря ты можешь не вернуться.
— Это почему?
— А потому! Море любит, чтобы его уважали. Оно любит, чтобы его не боялись, а любили и уважали. Якорь — это принято, понимаешь? Так принято у моряков! Это уважение к морю. Это хороший знак. Если есть якорь, значит, моряк вернётся к берегу родному. А если якоря нет, то ты не моряк. А если ты не моряк, зачем и куда тебе возвращаться. Сколько лет все моряки колют якоря. Это же не просто так тебе. Так принято.
— Ну какой я моряк, Лёша? — монотонно отвечал я.
— Вот ты моряк. Ты вернёшься с якорем на свой судоремонтный завод и будешь там с якорем отлично. А я вернусь в университет и буду там никак!
— Как это ты не моряк, — искренне обижался за море и моряков Лёша. — Ты морскую форму носишь, ты на корабле с нами в одном кубрике… Ты гордиться этим должен…
И так каждый день Лёша находил новые или приводил старые свои аргументы, а я отнекивался. Это длилось долго. Но пришла очередная весна, и Лёша должен был вернуться домой, а мне предстояло служить ещё год.
— Ты должен наколоть якорь, — за несколько дней до окончания службы грустно сказал Лёша., — на левой руке. Потому что левая рука от сердца.
— Лёша, — ответил я, — не буду я колоть якорь. Мама будет плакать, а отец ругаться.
— Ну и что, — в сердцах сказал он, — якорь-то нужен тебе. Тебе жить, не им!
— Не говори глупости…
Мы в очередной раз обсудили тему якоря и переключились на что-то другое.
В последний свой вечер на корабле Лёша очень волновался. Он накрыл прощальный стол, угостил всех хорошим чаем, конфетами и печеньем. Раздал своё имущество. Мне он завещал свою подушку, которая была лучше моей. Ещё мне достался его нож, изготовленный им же из нержавеющей стали. Лёша волновался, боялся забыть отдать какие-то, по его мнению, важные распоряжения. Он заметно беспокоился о судьбе корабля и всех членов экипажа.
— Ты должен наколоть якорь, — почти отчаянно сказал он. — Это очень важно.
— Ага, — спокойно ответил я, — на левую руку, потому что от сердца. Успокойся, Лёша! Езжай домой…
— Да я не понимаю, как ты будешь с девушками знакомиться без якоря на руке! — почти закричал он, разведя руки в стороны, беспомощно и отчаянно.
— То есть, — искренне удивился я.
Я искренне удивился не только его словам, но его интонации и настоящей заботе, которая звучала в его последнем и самом весомом доводе.
— Что, то есть? — передразнил меня Лёша. — Ты без якоря не только не моряк, но и вообще непонятно кто!…
— Ты объясни, что ты имел ввиду, — перебил его я.
— Чего тут объяснять!? — без всякой надежды на успех, и привыкнув к моему упрямству, сказал Лёша. — Якорь на левой руке, которая от сердца, нужен моряку в первую голову, чтобы с девушками знакомиться.
— …..?
— Ну чего глазами хлопаешь? Вот я прихожу на танцы, посмотрю по сторонам, оценю обстановку, пригляжусь. Потом выберу девушку, подхожу к ней и говорю: «Разрешите здесь бросить якорь?» И беру её за руку или кладу ей руку на плечо. Но только левую руку, понимаешь? Левую! Потому что она от сердца! — сказал он быстро, горячо и положил мне руку на моё правое плечо. Положил и сразу убрал.
— Леха! Ну, ты герой! — только и сказал я, помолчал немного и выдохнул. — Коли!
Я сказал это и протянул вперёд свою левую руку.
Тут же нашлись и игла и чернила, и человек, который умел колоть.
Игла не укалывала, она, скорее, обжигала. Минут через пять после первого укола у меня на руке был чёткий, чёрный, слегка кровоточащий якорёк. Вскоре он заживёт и посинеет.
Лёша покинул корабль рано утром. Я его больше никогда не видел и ничего о нём не слыхивал.
Мама, действительно, была очень огорчена, когда увидела этот якорь у меня на руке. Отец усмехнулся и досадно выругался по поводу наколки. Я никогда не воспользовался моим якорем для знакомства с девушками. Хотел воспользоваться, но не чувствовал в себе достаточно на это прав. Не чувствовал себя моряком вполне, вот и не решался. Знакомился иначе, менее красиво и романтично.
Но мне всегда нравится, когда где-нибудь во время светского мероприятия или в процессе какого-либо культурного события… Мне приятно видеть, как кто-нибудь зацепляется взглядом за мою маленькую наколку на запястье левой руки, пытается внимательнее её разглядеть и начинает оценивать меня иначе.
Но мне всегда нравится, когда где-нибудь во время светского мероприятия или в процессе какого-либо культурного события… Мне приятно видеть, как кто-нибудь зацепляется взглядом за мою маленькую наколку на запястье левой руки, пытается внимательнее её разглядеть и начинает оценивать меня иначе. Ему в моём синем якорьке сразу мерещится неведомое, глупое, а то и страшное прошлое. Я вижу это и таинственно улыбаюсь.