Думаю, что периодически он ночевал у себя в «лаборатории». Но он всегда был свежим, умытым, одежда его всегда была идеально чистая, одну рубашку по несколько дней он не носил. А в университете он не мог принимать душ, бриться и стирать одежду.
Загадка раскрылась сама собой. Как-то мы сидели в Серёги в комнатке, где всё облуплялось, и я проговорился, что родители мои и младший брат решили поехать на следующий день на дачу на выходные. Не помню, как, но следующий вечер Ковальский был у меня дома в гостях. Не припомню, чтобы он как-то напросился, но он был у меня и две ночи ночевал на диване. Вёл он себя так, будто ночевал на этом диване уже сто раз.
Как только он пришёл ко мне, он тут же спросил, может ли он постирать пару рубашек и, как он выразился, «бельишко». После этого он долго вручную стирал принесённые с собой в сумке вещи. Потом долго и с удовольствием принимал ванну, а потом организовал удин из того, что нашёл в холодильнике.
В воскресенье, ещё до возвращения родителей, он перед тем, как уйти, попросил утюг и погладил выстиранные рубашки и бельё.
— Я у тебя оставлю вот эту рубашку и пакетик? — спросил он перед уходом, — Здесь трусы, носки, маечка. Это, чтобы в следующий раз было во что переодеться. Родители же снова на дачу поедут, не так ли?
Потом я узнал, что так он ночевал и обстирывался у многих и многих друзей, приятелей, друзей приятелей и у приятелей друзей. Он отлично знал, у кого и какую одежду он оставил, и держал в голове график своего перемещения и проживания. Но он никогда не напрашивался, никому не мешал и был всегда только желанным гостем. А быть желанным гостем он умел.
Мне довелось бывать в гостях вместе с Ковальским. Он удивлял меня тем, что у него всегда находилась идея, с чем придти в гости. То есть, он никогда не приходил с пустыми руками. Либо у него оказывались с собой хотя бы несколько каких-то диковинных конфет. Либо он доставал из своей сумки какие-нибудь сандаловые благовонные палочки и зажигал их за чаепитием, снабдив благовония удивительной историей, откуда он эти палочки взял, и как надо дым и запах этих палочек воспринимать.
Либо он доставал из своей сумки какие-нибудь сандаловые благовонные палочки и зажигал их за чаепитием, снабдив благовония удивительной историей, откуда он эти палочки взял, и как надо дым и запах этих палочек воспринимать. Либо он дарил тем, к кому приходил в гости, какую-нибудь красивую свечку или что-то в этом роде. Если он знал, что идет в гости к барышням или там есть хозяйка дома, он не забывал купить цветы. А какие тогда можно было в принципе купить цветы в городе Кемерово, да ещё с его финансовыми возможностями? Только несколько астрочек или гвоздичек. И он, обычно, покупал три гвоздички. Но как он их преподносил!
— Вот, примите эти цветы, — говорил он на пороге хозяйке дома. — Мне сказали, что сегодня прибыли цветы из Ганновера. Мне удалось раздобыть для вас несколько, — он протягивал цветы и целовал руку барышне или даме так, что она не могла не порадоваться.
В следующий раз гвоздики могли быть из Копенгагена или Люксембурга, или Гааги. Если же у Серёги не было с собой ничего или совсем не было денег ни на что, у него всегда были рассказы. И он всегда создавал особенную атмосферу не просто ужина или чаепития, но ужина или чаепития с художником. Потом он всегда оставался ночевать. Точнее, его оставляли.
Но должен заметить, что Серёга не был дамским угодником. Меня это удивляло, но барышни и дамы не интересовались Серёгой, как Серёгой. Мне это было странно и непонятно. Мне казалось, что не может быть более интересного, загадочного и забавного мужчины. Но он почти всегда был одинок и независим. Это теперь мне ясно, что он был слишком невесомым, эфемерным и неуловимым, особенно для кемеровских, стоящих двумя ножками на земле барышень и дам. Так, что они, казалось, смотрели сквозь него и видели других.
Ковальский совсем не любил алкоголь. Он мог выпить и вина, и коньяку, и пива, но не много, а так, для ритуала, красоты и за компанию. Водку он не пил вовсе. И ещё, он категорически и сильно не любил ту музыку, которую сочиняют и слушают активно пьющие алкоголь люди. То есть, он не любил отечественный шансон и отечественный рок-н-ролл. Хард-рок он тоже не любил. Он слушал новых романтиков, этническую музыку или такую музыку, в которой для него была красота и сладость.
Но не думайте, что Серёга очень любил компании и стремился от общения к общению. В компаниях, а особенно в больших, он говорил немного, а чаще всего, уходил в какой-нибудь дальний угол. Там он сидел, курил сигареты, пил чай, улыбался и читал что-нибудь. Причём, читать он мог как книгу по истории сибирских железных дорог, подолгу рассматривая карты, схемы и фотографии, так и сборник современной каталонской поэзии, например. Книга могла быть любая, и самая неожиданная. И делал он это, не демонстрируя свою независимость, и непоказно, а с удовольствием и сосредоточено. И всегда улыбался.
Он постоянно что-нибудь придумывал. Увлекался какой-то темой и придумывал. Помню, одно время, не долго, он был увлечён написанием пьесы. Пьесу он не писал. Он не написал ни строчки. Он был просто этим увлечён и думал об этом.