Мама очень много чертила. Чертежи были такие красивые, а её готовальня со всеми этими циркулями, рейсфедерами и прочими блестящими штуками была такая притягательная, что меня так и тянуло ко всему этому. Конечно, меня отлавливали и не пускали к чертежам. Но пару я точно всё же испортил и какие-то циркули сломал или потерял.
— Его явно тянет к точным наукам, — очень серьёзно говорила мама отцу.
В школе сразу стало ясно, что меня к точным наукам не тянет. Я учился очень и очень средне. Радовал родителей хорошими оценками редко, а главное, не чувствовал азарта эти оценки получать.
Мама говорила мне, что если я продолжу так учиться, то стану дворником. Иногда мне обещали, что я стану грузчиком. Это случалось, когда мы шли, к примеру, мимо овощного магазина, а рядом с этим магазином таскал ящики какой-нибудь скрюченный и несчастный мужичок в синем грязном халате.
— Вот, — говорила мама серьёзно, — будешь учиться, как учишься, будешь так же работать грузчиком, — мама при этом указывала мне на самого грузчика.
Выражение же лица отца, во время маминых слов, было таким, что я догадывался, что он сомневается в том, что мама говорит правду.
Короче, профессии дворника и грузчика, как перспективные, мною никогда не рассматривались.
Когда я учился в более старших классах, родители уже преподавали в высшей школе. Мама преподавала теплотехнику и термодинамику. А отец работал в университете заведующим кафедрой на экономическом факультете.
Но алгебра, геометрия и физика были самыми темными для меня предметами. Родители даже и не намекали и сами понимали, что по их стопам я пойти не смогу.
Да, а какие возможности для получения высшего образования, вообще, имелись в городе? Высшее военное училище связи не рассматривалось, как таковое. Боюсь, что карьера военного, для моей мамы была страшнее карьеры дворника. Политехнический институт, который, кстати говоря, закончили мои родители, тоже не рассматривался, по простой причине моей полнейшей тупости в области точных наук, которые там, собственно, и изучались. Технологический институт пищевой промышленности не рассматривался исключительно по тем же причинам.
Оставались университет, институт культуры и, конечно же, медицинский.
Медицинский институт мне нравился. До поры до времени нравился. Во-первых, там преподавал мой любимый дядя. Во-вторых, там учился мой троюродный брат Миша, который мне нравился. Он водил меня на концерты студенческой самодеятельности, капустники разных факультетов. Медицинский юмор был не всегда понятен, а тот, что был понятен, резал юный мой слух. Но как же весело было на этих концертах! Как же модно одевались студенты медики, как же много там было ярких девушек!
В начале моего последнего школьного учебного года, брат Миша, по просьбе родителей, решил устроить мне экскурсию по мединституту. Он учился уже на пятом курсе, всех и вся знал, и был вхож везде. Тогда-то он и завёл меня в место, которое называется «анатомичка» или «анатомка». То, что я там успел увидеть, я вспоминать не могу. Увидел там я далеко не всё, потому что довольно быстро упал в обморок. Я очнулся уже в холле, меня туда вынесли.
Я очнулся уже в холле, меня туда вынесли. Как только я очнулся, меня тут же стошнило. До сих пор запах формалина вызывает у меня рвотную реакцию. На медицинском тут же был поставлен жирный крест. Правда, некоторое время, поговаривали о фармацевтическом факультете. Но я понимал, что даже просто в здание, где находится то, что я успел увидеть, войти не смогу.
Тогда я стал посещать разные мероприятия и концерты, которые проходили в институте культуры. А ещё я там посмотрел несколько спектаклей, которые делали студенты, которые учились театральной режиссуре. Я довольно много там всего посетил и посмотрел.
Я слушал и смотрел выступления студенческого хора, студенческого ансамбля народного танца, студенческого оркестра народных инструментов. Смотрел концерты студентов эстрадного отделения. Как я уже сказал, посещал спектакли. В обморок я, конечно, от увиденного и услышанного не падал, но запах формалина, мне казалось, преследовал меня и исходил обильно из всего мною увиденного и услышанного.
Я плохо разбирался и не мог иметь тогда суждения и мнения о хоровой музыке, танцах и спектаклях. Но тоску, страшную скуку и ужасающую безрадостность всего этого я чувствовал. И во всех выступлениях была сильно видна ненужность происходящего. Ненужность никому! Ни выступающим, ни зрителям.
Ещё у большинства студентов были какие-то тоскливые физиономии. Было видно, что у них в институте не принято приходить на занятия нарядными и опрятными. А преподаватели казались просто нездоровыми людьми. Они выглядели измождёнными и невыспавшимися, и у них у всех был плохой цвет лица. В туалетах института культуры стояла такая вонь, которая заставляла задуматься.
Само отсутствие надежды на жизненное счастье и радость, которыми были наполнены коридоры и аудитории этого учебного заведения, заставили меня твёрдо отказаться от мысли поступить в институт культуры.
Оставался только университет. Кемеровский государственный университет. И оставалось около полугода на размышления.