При Атаульфе их сильно обижали, хоть и не так, как иудеев или артанийцев (или, к примеру, негров), так что семья Стира, когда-то богатая, ныне жила довольно скудно, что во многом и толкнуло его избрать карьеру странствующего артиста. Но не только это.
— Понимаешь, — пояснил бард, — я ничего плохого про свою родину сказать не хочу, но у нас певцу или поэту приходится нелегко. Народ в Баварии хотя и добрый, но ничем, кроме пива и колбасы, не интересуется. У нас даже самый захудалый подмастерье колбасника считается выше того, кто сочиняет стихи — будь он хоть вторым Гомером или Вергилием. Даже мои братья кельты уже почти все стали такими же. Что мне там делать? Только что вот сочинять стишки, восхваляющие это пойло?
— «На свете нет наверняка напитка лучше, чем пивка…» — с насмешкой процитировал он. — «А тот, кто пьет не его, а вино, не есть человек, а есть…» Ну, ты сама понимаешь. Между нами говоря, баварское пиво — едва ли не худшее, которое я пил.
— Это верно, — глубокомысленно подтвердила Орландина.
— Это ты прав. Поганее германского пива ничего придумать невозможно.
И в самом деле, хотя аллеманы и предпочитали пиво всем прочим напиткам, но варили его хуже всех. Ну, как можно сравнить баварское или франкский бриттер хотя бы с превосходной «О'Болонью», которую варят собратья Стира, кельты, по куявским рецептам? (В переводе с их языка это значит «Сын Болоньи».) Или с эйринским «Магнатом»?
Пока они прогуливались, Орландина. слушая излияния певца, не забывала машинально отслеживать окружающую обстановку, отмечая то узкий, почти неприметный переулок между двумя параллельными улицами, которым можно было в случае чего проскочить без помех, то квартал старых домов, где сам черт ногу сломит и где можно легко укрыться от преследователей.
Стир тоже внимательно изучал, но, естественно, не возможные пути отхода и места засад, а собеседницу.
Причем сказать, что он «бросал на нее похотливые взоры» (как пишут в романах), было нельзя. Скорее это был восхищенный взгляд художника на статую. Ибо прежде певцу не приходилось близко общаться с подобными девушками.
Тихонько вздыхая про себя, он ловил взором то сильный разворот плеч, переходящий в такую же сильную шею, то матовый приятный загар кожи и аппетитную округлость бедер, когда ветер обтягивал шаровары на ее ногах.
А когда расстегнутый жилет распахивался, можно было увидеть, что грудь ее под суровым полотном упругая и задорно торчащая — ведь под рубахой у девушки по привычке не было надето ничего.
Орландина этих взглядов не замечала.
— А ты каким богам молишься? — спросила она, чтобы поддержать умную беседу.
— Я атеист! — гордо изрек он. — В богов не верю!
— Ну хоть не христианин, — вздохнула воительница.
Как можно не верить в богов, она не понимала, но не уподобляться же сестренке и не устраивать проповеди среди улицы!
— Ты не любишь христиан?
— Нет, почему же… — вдруг смутилась Орландина. — У меня сестра христианка. А почему ты спросил?
— Да у меня у самого родители христиане. Я во многом ушел еще и поэтому. Меня в монахи отдать ведь хотели, чтобы наследство не делить. — Вдруг Стир задумался. — Послушай, м-м-м… Ласка, — неуверенно начала он, — ты не против, если я почитаю тебе свои стихи? Понимаешь, — словно оправдываясь, продолжил он, — я тут написал несколько новых песен, а показать их некому. Видишь ли, это песни, как тебе сказать, не для кабаков и тех женщин, которые обычно там бывают. Не кухарке же на постоялом дворе мне их исполнять?
— Ладно, валяй, — со снисходительным вниманием бросила Орландина, надо сказать, отчасти даже польщенная — все же парень считает ее повыше обычных веселых девок. — Если только они, конечно, не о нефритовом стебле с яшмовыми вратами цвета утренней зари и всем таком в этом роде.
Стир уставился на Орландину так, словно она объявила, что приходится родной дочерью святому Симарглу.
— Ты знакома с поэзией Чжунго и Ниппон? Только там употребляют такие, хм, выражения.
— А то ж? — как можно небрежнее пожала Орландина плечами. — Ты что думал — я дикая совсем? — И добавила, непринужденно соврав: — У нас в полку служил один мужик из Чжунго. Говорят, тамошний беглый принц. А может, врут…
— Ну, хорошо, слушай.
А может, врут…
— Ну, хорошо, слушай.
И, присев на парапет, он запел:
Десять стрел на десяти ветрах,
Лук, сплетенный из ветвей и трав.
Он придет издалека,
Меч вождя в его руках.
Белый волк ведет его в тот лес,
Белый гриф следит за ним с небес,
С ним придет единорог,
Он чудесней всех чудес.
Десять стрел на десяти ветрах,
Лук, сплетенный из ветвей и трав
Он придет издалека,
Он чудесней всех чудес.
Он войдет на твой порог —
Меч дождя в его руках.
— Очень красивая песня, — тихо молвила Орландина. — А еще чего-нибудь…
Одним словом, она забыла и про то, что хотела спросить, и про дела. Но когда они расставались, не позабыла поинтересоваться, в какой гостинице живет парень.
При случае надо заглянуть. Завтра, например…
Глава 10. ПРОГУЛКА
Легко сказать: сиди в номере и никуда не отлучайся.
А как тут усидишь, если ноги так и несут тебя прочь из гостиницы, туда, на улицу?
Это же Тартесс! Один из самых древних городов Геба! Здесь на каждом шагу столько всего любопытного и занимательного, что просто мочи нет терпеть, так хочется все увидеть. Хоть мельком, хоть одним глазком.