Пнув напоследок еще теплый труп, бандит вышел из конторы, не забыв повесить на дверь табличку «Хозяин будет завтра».
Из своего убежища Орландина хорошо видела, как Драко и его громилы садятся на коней… Но лишь минут через десять после их ухода она отважилась выбраться из тайника. Зачем-то пощупала сонную артерию Малыша Захеса, хотя о Клавдии Пизоне было известно, что «мокрые дела» он всегда доводит до конца. Сняла с пояса коротышки кошелек — довольно тощий (говорили, что свои доходы карлик тратил на смазливых мальчиков). Осторожно ступая и старясь не скрипнуть половицей, заглянула в ящики конторки, но ничего ценного там не нашлось.
И точно так же, бесшумно, выскользнула на задний двор конторы, куда на свое несчастье вошла этим утром.
Еще через четверть часа она перебралась через стену Слободки у заброшенных казарм, где выросла приличная свалка мусора, так что перепрыгнуть на гребень стены было нетрудно. Перед ней лежал огромный Серапис, в котором Орландине было решительно некуда идти.
* * *
— …Вот, можете пересчитать, — смуглая волосатая рука вывернула объемистый кошель на стол. — Тут пятьдесят полновесных ауреусов новой чеканки.
— Ух ты!! — Одноглазый громила в засаленных лохмотьях восхищенно впился взором в высившийся на грязном, изрезанном столе золотой холмик.
Трое его подчиненных: квадратный бритоголовый тевтонец, рыжий вихрастый бритт и субтильный смуглый юноша-сицилиец — дружно приоткрыли рты, вполне разделяя чувства главаря.
Дело происходило в отдельном «кабинете» третьеразрядного кабака на окраине знаменитой далеко за стенами Сераписа Нахаловки. Тусклый свет масляной лампы скрадывал убогость обстановки, впрочем, центурион Газдрубал давно научился не обращать внимания на подобные мелочи.
Широкое ложе, застланное старой циновкой (на нем сейчас сидели двое помощников одноглазого), старый покосившийся стол, два табурета, нехитрая снедь на столе. Кабинет этот обычно служил для гостей, желающих уединиться на полчасика со служанкой или третьеразрядной размалеванной гетерой.
Тусклый свет масляной лампы скрадывал убогость обстановки, впрочем, центурион Газдрубал давно научился не обращать внимания на подобные мелочи.
Широкое ложе, застланное старой циновкой (на нем сейчас сидели двое помощников одноглазого), старый покосившийся стол, два табурета, нехитрая снедь на столе. Кабинет этот обычно служил для гостей, желающих уединиться на полчасика со служанкой или третьеразрядной размалеванной гетерой.
Лучшего места для обсуждения щекотливых вопросов не придумаешь!
— Эта, господин хороший, я че грю, — подобострастно осведомился Одноглазый. — Девку оприходовать-то можно перед тем, как того?…
Газдрубал уставился на него с некоторым недоумением:
— Да конечно, ради Аписа! Хоть перед тем, хоть после того. — Центурион усмехнулся своей особой усмешкой, от которой у старого головореза порскнули по спине мурашки. — Это все на твое усмотрение, мастер… Ей-то уж все равно будет.
— Дык, ведь по-всякому бывает, господин хороший, — словно оправдываясь, пробормотал Одноглазый. — Вот, помню, в Арелате папашка один дочурку нам заказал. Отравить его вместе с братцем затеяли. Так он велел, чтобы не трогали, мол, пусть ее честь девичья да дворянская при ней останется. Заплатил особо даже.
Центурион поглядел на оборванца с тем самым выражением лица, которому учился много лет. И с удовольствием отметил, что бандиту стало как-то неуютно.
— А, к примеру, если желаете, чтобы она помучилась там перед смертью или, напротив, по-тихому отошла, то мы это с полным старанием, — вновь забормотал он, и его слова прозвучали как-то жалко и заискивающе.
— Говорю же, на твое усмотрение. Мне главное, чтобы сверток был доставлен в целости и сохранности. А девица что, девица — это ваши проблемы. Но чтоб потом тело разделали и по частям сбросили в клоаку. А то знаю я вас — зароете на помойке, а мне потом вас от виселицы отмазывать…
— Лады, достойный, — закивал атаман наемных убийц. — Это как водится, разве ж мы вас подводили когда? Так что, робяты, сегодня у нас перед работой развлечение, — обернулся он к своим подельникам. — Сперва я буду. Затем вы позабавитесь малешко, только недолго, а потом прирежем так, чтобы больно не было. Чтобы даже не почуяла ниче, — подчеркнул Одноглазый.
Он был по-своему незлым человеком и сколько помнил себя, убивал как хищник — исключительно ради того, чтобы насытиться.
— Тебе говорю, Боров, — пнул он квадратного. — В прошлый раз того мальчонку душил чуть ли не полдня.
— Угу, а перед этим еще своей дубиной помучил, так что предстал он, бедненький, перед Подземным царем совсем обесчещенный! — хихикнул рыжий.
— Ладно, уважаемые. — Газдрубал поднялся. — Ну, выпьем. — Он осушил свою чашу: — Ваше здоровье.
Довольные бандиты последовали его примеру.
— И напоминаю: сунете носы не в свое дело — это я о свертке — останетесь безносыми.
Уже когда грязный кабачок остался далеко позади, центурион позволил себе удовлетворенно рассмеяться.
Итак, эта монашка, как и пожелала благородная Кезия, вскоре покинет сей мир и попадет прямиком в чертоги своего Бога. Так что в каком-то смысле он оказывает ей услугу.