Чем бы это его еще огреть?
Вот ведь, стоит, ухмыляется щербатым ртом. Урод рогатый!
Конечно, если быть откровенной до конца, то и не совсем урод. Обыкновенный такой неказистый мужичонка, рыжий, с торчащими во все стороны вихрами, конопатый и курносый. И рога не такие уж и большие, как в свитке настоятельницы намалевано. Даже, наоборот, махонькие. С ее мизинец. И хвоста козлиного с кисточкой нет. Вот и верь после этого книжкам.
— Ты стой себе, стой на месте! — прикрикнула дева-воительница, заметив, что бес переминается с ноги на ногу, как бы готовясь к прыжку. — Я еще не придумала, какой каре тебя подвергну!
— А без этого никак нельзя? — поинтересовалось чудище. — Без кары?
— Нет! — отрезала категорично.
Когда еще представится случай совершить подвиг во имя веры?
— Слышь, дочка! — заскрипел сатир. — Может, разойдемся полюбовно? Ты меня не видела, я тебя не видел. Как-никак одним и тем же промышляем.
Ничего себе!
— Ты меня с собой не ровняй! Я, между прочим, чужого не ворую. Это и так все наше, монастырское! Так что…
Вот оно. Нашла. Нет более мощного оружия против чертей, чем святая вода. Только чем бы ее зачерпнуть?
— Ну, перекантовался я у вас месячишко-другой, — продолжал канючить рогатый. — Так ведь никому порухи не было. Истощал, оголодал малость за время дальнего странствия. Вот только котомочку ветхую харчишек соберу и дальше отправлюсь.
Пнул ногой объемистую торбу, лежавшую у его ног.
«Вот, и копыт нет. Врут, все врут в книжках!»
— А далеко ли путь держишь? — разобрало любопытство Орланду. — И откуда?
— Ой, да сами мы не местные-э, — загнусавил мужичок. — Идем-бредем из дале-ока, из самой Куявии. Послан от обчества ко святым местам. В самые Дельфы. Припасть к ключу-у Кастальско-му, испросить судьбу-долюшку у оракула. А то тяжко там стало. Последние времена настают. Гонят нас отовсюду твои единоверцы, дочка. Князь Велимир совсем осерчал. Лютым зверем по своим владениям рыщет, бесов искореняя… Особенно ж сдурел, когда дочка его, Светланка, из заморских краев воротилась. В аккурат, у вас в городе и гостевала.
Леший тяжело вздохнул:
— Мы ж, князья лесные то есть, никому худа не творим, за живностью присматриваем вот, — и любовно погладил разомлевшего у него на руках кусика. — А чей-то ты делаешь? — подозрительно зыркнул он на Орланду, прервав свои жалобы.
Девушка как раз начала сооружать метательный снаряд страшной убойной силы.
Пока заморский гость разглагольствовал, она разыскала горшочек подходящих размеров. Вычистила его от находившегося там смальца, который пришлось наскоро употребить (не пропадать же этакому добру, в самом деле). Бочком-бочком приблизилась к вожделенным кадкам и уже успела вытащить из одной туго сидящую затычку… И тут была поймана на горячем.
— Э-э-э, — заблеяла испуганной козой Орланда. — Э-э-э… Пить что-то захотелось.
— Э-э-э… Пить что-то захотелось.
— Да уж, — кивнул бес- Колбаска больно перченая. Ты сделай милость, девуля, и мне чуток плесни.
— Ой, да пожалуйста!
Нацедив полный горшочек воды, Орланда сунула его прямо под нос лешему. Тому пришлось выпустить из рук Ваала, который нехотя покинул насиженное место. Степенно пригладив усы, сатанинское отродье принялось хлебать «угощение».
— Во имя Христа-искупителя! — вытянула руку разящим копьем и ткнула пальцем в бесовскую харю. — Сгинь, сгинь, рассыпься!!
Вот сейчас он окутается дымом, потом вспыхнет синим пламенем и исчезнет. Отнюдь.
— Ух ты! — восхитился чужак, вылакав содержимое горшка. — Давненько такого пива пробовать не доводилось! Сами варите аль привозное?
«Пиво? Какое еще пиво?! Откуда здесь…»
Выхватив из Сатаровых лап сосуд, послушница снова наполнила его жидкостью из бочонка и одним махом проглотила. Даже понюхать не догадалась для порядка, до того была ошеломлена словами врага Христова.
Совсем не вода! Горькое, невкусное. Словно пережаренных зерен нута пожевала.
Ну матушка Кезия! Ну выдумала! Хм. Святая вода! Ха.
— Ха-ха-ха! — залилась девушка дурковатым смехом. — Хи-хи-хи!
— Ты что, никогда пива не пробовала? — донесся как из тумана скрипящий голос.
— Нет, ик, не проб…вала, ик!
Перед глазами все плыло, двоилось.
Заботливые руки подхватили ее под локотки, помогли прилечь.
— Отдохни, детка, отдохни, — ласково гладили Орланду по головке. — С голодухи да с непривычки это бывает.
Отяжелевшие веки девушки смежились…
— Да говорю же вам, что это был бес! Сатир! Леший!
— Да-да! — согласно кивала матушка Кезия, но по ее прекрасным глазам было видно, что она ни на медный асс не верила россказням проштрафившейся послушницы. — Конечно.
— Ночью меня разбудил какой-то подозрительный шорох, — вдохновенно врала Орланда. — Когда вышла во двор, чтобы посмотреть, что к чему, то увидела, как в сторону кладовых крадется кто-то подозрительный. Я пошла за ним. Гляжу, а он взломал дверь и грабит. Кричу: «Стой, мерзавец!» Он рожу поворотил, ан не человек это вовсе, а бес! Здоровенный, с рогами, хвостом, копытами. Ну, точь-в-точь как в вашем, матушка, свитке нарисован. Вот он морок на меня и навел. Слаба я еще, чтобы с нечистой силой тягаться. Вот постриг приму, тогда…
— Врет она все! — перебила ее карга Деянира. — Вот крест святой, врет! Небось, мерзавка, сама замок и сломала. Набила брюхо, напилась и заснула. Утром обхожу с досмотром кладовые, глядь — непорядок. Дверь открыта. Я туда, а там — она! Покарайте ее, матушка, покарайте нещадно. Чтоб другим послушницам неповадно было!