Если судить по этим словам, тропы тогда еще не заработали, или фон Бюлову было очень трудно контролировать новый поток данных.
— Так-так, продолжай.
— Когда он вконец проигрался, подошел ко мне. «Челорыб, — говорит, — мне нужна черная дурь. Кто в этом городе ею торгует?»
— И ты его направил…
— К клоачным крысам. А то к кому же? Я кивнул. Хорошая наводка.
— Спасибо, Плавник. Я бы тебе руку пожал, если бы мог.
— Рукопожатия — это человеческий шовинизм! Ты лучше позаботься, чтобы на счет церкви легли приличные башли.
— Рукопожатия — это человеческий шовинизм! Ты лучше позаботься, чтобы на счет церкви легли приличные башли.
— Сделаю. До встречи, приятель.
— Свободного тебе плавания.
Я вернулся и забрал из хлева Хомяка, дал чаевые девчонке-скотнице.
— Спасибо, сэр, рад видеть вас вновь, сэр, я очень терпеливо ждал, сэр…
— Хомяк, заткнись!
— Слушаюсь, сэр.
И мы пошли искать клоачных крыс.
За минувшие полвека Бостон подвергся десятку бандитских нашествий. Сначала, в восьмидесятых и девяностых, приходили «чистокровники» и «слабаки» из Лос-Анджелеса, потом явились «гонконгские клещи», когда этот свободный порт резко покраснел. Их сменяли камбоджийцы, испанцы, колумбийцы, новошотландцы, браззи, ямайцы… Период правления каждой шайки был недолог и заканчивался резней, а переходящий приз — Бостон — доставался новым победителям. Но в конце концов стереотип иноземных нашествий был сломан двумя факторами: образованием Североамериканского Союза и победой тропов и других синтетических биоактивных веществ над органическими наркотиками. САС поставил на своих границах железный занавес, зарубежным конкурентам не было ходу на его территорию. Селевый поток легальных нейротропинов хлынул в школы и на улицы, и вскоре появилась целая армия юных биобрухо с домашними аминошинковками и хромоварками, и они создали уже незаконные тропы и строберы. Образовавшиеся специфические ниши были заполнены разными шайками, войны за передел сфер влияния были редкими и незначительными, общественный порядок не нарушался, и власти в большинстве случаев глядели на «шалости» молодежи сквозь пальцы.
В целом сеть распространения синтетиков имела хаотичную структуру, вычленить строгую иерархию было невозможно, но все же отдельные банды обладали неоспоримо высоким статусом.
И одну из первых позиций списка занимали генералисты клоачные крысы.
К-крысы жили в лабиринте заброшенных труб, по которым сливались отходы в ядовитую бухту. Когда весь город переоснастили грязекомпостирующей техникой, в старой клоаке отпала надобность. С тех пор то и дело кто-нибудь ставил вопрос о ее демонтаже, но в бюджете метроплекса не находилось средств на подобную «косметику».
На шею пролилась холодная вода — как будто меня погладил зомби. Я стоял по щиколотку в мерзкой жиже. Хомяк дрожал, но не от холода.
Нас окружали крысы, освещенные моим фонарем. Все они подверглись стоматологическим усовершенствованиям, за что их и прозвали крысами. А в остальном — обычная разношерстная шайка, каких полно.
— Что, фраер, захотелось крысиным ядом ширнуться?
— Нет уж, спасибо. Нельзя ли повидать Цуму-Пуму?
— Пума у нас кореш деловой, с кем попало не базарит.
— Мы с ним знакомы. Агрессивности у крыс поубавилось.
— А что за дело-то у тебя? Объяснил.
— Жди здесь.
Я ждал. Крысы присматривали за мной. Один типчик грыз что-то вроде человеческого бедра. Хомяка по-прежнему трясло.
— Успокойся. Пока я рядом, никто тебя не обидит.
— Не могу справиться с собой, сэр. Это нехорошие люди.
Крысы услышали и захихикали. Вернулся тот, с кем я говорил.
— Пума тебя примет.
Из лабиринта труб мы выбрались под большой купол, помещение было завалено пожитками — гнездо крыс,
понял я. Меня подвели к двери в личные покои Пумы. Мы с Хомяком дальше шагали без сопровождения.
Цума-Пума возлежал на груде подушек, облаченный в доспехи из эластичного пьезопластика, с эффекторами, соединенными с электрохимической биосистемой организма. На шее, запястьях и лодыжках пьезопластик был покрыт рыжевато-коричневой шерстью. Лицо не было закрыто. Рядом сидела домашняя любимица — модель Зеленая Канарейка, оглаживала перышки.
Когда мы вошли, она испустила пронзительную трель.
— Привет, корешок, давно не виделись, — сказал Пума. — С тех пор, как я спас твой хвост от «мозговых костей». — Пума рассмеялся. — Хотя это только моя версия.
— Которую ты всем выдаешь за стопроцентно правдивую. А я не разбиваю ее в пух и прах, и, стало быть, ты мне должен услугу.
— Смотря какой величины тебе требуется услуга.
— У тебя сегодня был клиент. — Я описал фон Бюлова. — Что ему понадобилось?
— Прости, чувачок, но этого я тебе не скажу. Сам знаешь, все наши сделки — коммерческая тайна. Если будем, хе-хе, крысятничать, к нам перестанут ходить.
— За эти стены ничего не выйдет, ты же знаешь, — возразил я.
Но Пума оставался непреклонен:
— Извини. Может, чем другим смогу помочь? Я сдернул с бедра шокер. Пума расхохотался.
— Зачем тебе эта игрушка? Хочешь меня вырубить? Тогда я и подавно ничего не скажу.
Я прицелился ему в грудь и нажал на спуск. Стрелка впилась в доспех и сразу выпустила микрокрючки.
— Мазила! Даже не оцарапал!