В 1960-х годах группа английских ученых обследовала 135 человек, принятых в центральную психиатрическую больницу после совершения ими суицидальной попытки. Ученые обнаружили, что пациенты были тесно связаны друг с другом социально, т. е. большинство из них принадлежало к одному социальному кругу. Они заключили, что это не было совпадением. Это указывало на саму суть того, что представляет собой суицид — тайный язык общения между членами одного социального круга. Вывод автора достоин того, чтобы его процитировать полностью:
«Многие пациенты, предпринявшие суицидальную попытку, принадлежат к той части общества, в которой аутоагрессия — это повсеместно признанное средство передачи определенной информации. В этой группе такой акт рассматривается как понятный и соответствующий остальному культурному укладу… Если это верно, то из этого следует, что человеку, находящемуся в той или иной ситуации (как правило, это бедствие) и желающему передать другим людям сообщение о своем бедственном положении, не нужно заново изобретать средство общения… Человек из «социальной группы пытающихся покончить с собой» может совершить действие с заранее сформированным значением. Все, что ему нужно сделать, — это прибегнуть к такому действию. Процесс, по сути, аналогичен тому, как человек использует слово в своей речи».
Вот что произошло в Микронезии, только в гораздо более крупных масштабах. Если суицид на Западе — это своего рода грубое действо, то в Микронезии он стал невероятно распространенной формой общения, насыщенной смыслом и нюансами, которой пользовались самые убедительные «разрешители». Д. Рубинштейн пишет о странной закономерности суицидов на микронезийском острове Эбэй, община которого насчитывала 6000 человек. В период с 1955 по 1965 год на этом острове не было ни единого случая суицида. В мае 1966 года 18-летний юноша повесился в тюремной камере после того, как был арестован за кражу велосипеда, но его случай не произвел какого-либо эффекта. Затем в ноябре 1966 года произошла смерть Р., отпрыска одной из богатейших семей на острове. Р. встречался с двумя женщинами и был отцом месячного ребенка от каждой из них. Не сумев выбрать из них двоих, он повесился в состоянии романтического отчаяния. На его похоронах его любовницы, впервые узнавшие о существовании друг друга, упали в обморок — прямо на свежую могилу.
Через три дня после смерти Р. произошло еще одно самоубийство. Это был 22-летний молодой человек, страдавший из-за семейных проблем. Он увеличил счет самоубийствам до двух в течение недели в общине, где произошел один суицид за последние двенадцать лет. Островной врач писал:
«После смерти Р.
Он увеличил счет самоубийствам до двух в течение недели в общине, где произошел один суицид за последние двенадцать лет. Островной врач писал:
«После смерти Р. он снился многим юношам и призывал их убить себя».
В течение последующих двенадцати лет произошло 25 суицидов, как правило, группами по три или четыре в течение нескольких недель.
«Несколько жертв самоубийства и несколько тех, кто недавно пытался покончить с собой, сообщали о видении, в котором лодка со всеми прежними жертвами курсировала вокруг острова, и мертвые призывали потенциальных жертв присоединиться к ним», — писал в 1975 году посетивший эти места антрополог.
Снова и снова всплывали темы, в которых фигурировал Р. Вот предсмертная записка М., ученика средней школы, одна подружка которого проживала в интернате, а другая — на Эбэе; когда первая девушка вернулась домой, возникло сразу две подружки — осложнение, определяемое в молодежной среде Эбэя как основание лишить себя жизни. «Лучшие пожелания М. и С. [двум подружкам]. Мне было хорошо с вами обеими». Это все, что ему надо было сказать, потому что контекст его поступка уже был создан Р. до него. В эпидемии острова Эбэй Р. был человеком переломного момента, Продавцом, чей опыт был «приоритетным» для тех, кто последовал за ним. Сила его личности и обстоятельства его смерти объединились, чтобы влияние его примера сохранялось еще многие годы после его гибели.
3.
Следует ли подростковое курение той же логике? Чтобы узнать больше о причинах курения среди подростков, я раздал нескольким сотням людей анкету, в которой просил описать свой ранний опыт курения. Это не было научным исследованием, поскольку выборка не была репрезентативной для США. Это были люди намного старше двадцати лет и чуть более тридцати, живущие в крупных городах. И тем не менее ответы были поразительными, главным образом, из-за своей внешней схожести. Курение, похоже, вызывало конкретные детские воспоминания — яркие, точные, эмоционально насыщенные. Один человек вспомнил, как он любил открывать бабушкину сумочку, где наталкивался на
«мягкий аромат дешевых сигарет Winston, смешанный с запахом кожи, гигиенической губной помады и жвачки с корицей».
Другой помнит, как он
«сидел на заднем сидении «Крайслера», вбирая ноздрями смесь из запахов серы и табака, доносящихся с сидения водителя».
Курение в подавляющих случаях ассоциировалось почти для большинства опрошенных с одной вещью: утонченностью. Это было верно даже для тех людей, которые сейчас не выносят курения, которые считают это грязной и вредной привычкой. Язык курения, так же, как язык суицида, похоже, очень живуч. Вот два ответа с описанием детских воспоминаний: