— Надо подождать ребят, — проговорил Сенцов. — Они там тоже увлеклись… Да, это невесело — то, что ты рассказал о горючем…
— Все оборудование ракеты указывает, что она предназначена для дальних рейсов, — сказал Раин.
— Итак — к Земле!
— Пока мы не знаем… — начал Сенцов.
— Итак — за обед! — провозгласил Коробов. — Ага, Витя прибыл. Ну, что там у тебя? Демонтировал рацию?
— Что осталось — демонтировал, — угрюмо ответил Азаров.
— Ну и как? Выйдет что-нибудь?
Азаров пожал плечами:
— Разве что любительский приемник…
— Так-так… — невесело сказал Сенцов. — А на Землю сообщить все же надо… А вообще в ангаре как? Спокойно?
— Какое спокойно, — мотнул головой Азаров. — Опять их полно.
— Режут?
— На сей раз латают. Что-то приваривают, уже навесили одну крышку люка, сейчас возятся с другой…
— Ясно, — сказал Раин. — Они продолжают выполнять свою программу: ремонтируют ракету… Жаль, что вычислителей они нам не восстановят, как бы там ни ремонтировали.
— Да, — вздохнул Сенцов, — с нашим кораблем мы простились навсегда. — Ну что ж: космонавты — это люди, которые побеждают… — Он умолк, не закончив излюбленного присловья.
— Но интересно, — сказал Раин, — до чего эти автоматы дойдут.
— Ну для того, чтобы это определить, надо быть знатоком их тонких душевных движений, — съязвил Азаров. — Вроде Калве, например… А, кстати, где он?
Задача Калве была, пожалуй, самой важной: нельзя же вечно жить под угрозой нового набега автоматов.
Из ангара он поднялся наверх почти бегом и замедлил шаг, лишь попав в знакомый круглый зал кибернетического центра.
Здесь он сразу перестал спешить и начал все рассматривать так внимательно, неторопливо, словно в запасе у него была еще целая жизнь.
Каково, например, назначение вот этого сооружения в центре зала? Небольшой прямоугольный постамент, похожий на высокий столик. В центре его круглый, чуть наклоненный экран. На нем светятся, переливаясь, четыре огонька.
Калве склонил над экраном прозрачный шлем.
Крохотное золотистое пламя дрожало в центре экрана. Три тонких черных концентрических кольца охватывали его, и на каждом тоже переливался огонек: голубой на внутреннем, зеленый на среднем и оранжевый на внешнем. Калве долго всматривался в странные огоньки; непонятно, что было в них такого, и мало ли приборов со световой сигнализацией перевидал он на своем веку, но почему-то на них хотелось смотреть и смотреть…
Потом он перевел взгляд на расположенные вокруг экрана оранжевые выпуклые шляпки — их было тридцать, возле каждой — два прозрачных глазка. Возле одного грибка левый глазок светился ровным синим светом, а около соседнего, кроме синего, горел и второй — мигал тревожным красным огнем. Остальные глазки были безжизненны.
Вокруг экрана в столике тянулась кольцевая прорезь, из которой выходил тонкий рычажок. Он плавно изгибался к экрану, так что конец его почти касался матовой поверхности. Рычажок заканчивался заостренным овалом с тонкой иглой на конце.
Других органов управления машинами было очень мало. Рядом с экраном торчали еще две круглые головки с какими-то делениями. Перед столом вздымался щит, на нем было несколько экранов поменьше. Вот и все. Мало, очень мало… Ясно, конечно, что все это имеет непосредственное отношение к управляющим кибернетическим устройствам — хотя бы потому, что находится в этом зале.
Вот и все. Мало, очень мало… Ясно, конечно, что все это имеет непосредственное отношение к управляющим кибернетическим устройствам — хотя бы потому, что находится в этом зале. Калве торопливо спрятал руки за спину — до того захотелось сразу нажать на красные кнопки, посмотреть — что появится на экранах, разобраться в значении большой красной рукоятки сбоку (ага, ею-то, наверное, и включается весь этот агрегат!).
Но он помнил, сколько непредвиденных последствий может вызвать в этом мире каждое неосторожное движение.
Это надо было помнить, потому что чувство опасности стало почему-то исчезать. Забывалось, что вовсе не люди Земли создали все эти непонятные приборы. «Если не забывать этого, — внезапно подумал Калве, — то все может разъясниться гораздо быстрее». Например… Ну вот, мало органов управления. Мало? Ну а если каждый результат, который на Земле достигался целым рядом операций, эти творцы умели получать сразу? Так, когда-то людям, чтобы зажечь керосиновую лампу, требовалось совершить пять-шесть движений, а потом свет, электрический свет, стали включать одним движением пальца. А в том, что эта техника обогнала земную даже больше, чем электрическая лампа — керосиновую, сомнений нет. И если у тебя снова, как и в тот раз, когда вы впервые вышли из своей ракеты, возникло ощущение, словно ты находишься просто в чужой стране, где, хотя и не понимаешь языка, но видишь вокруг себя таких же людей и вещи, сделанные их руками, то это потому, что тебе страшно хочется оказаться сродни великанам, одним своим шагом покрывающим расстояние, на которое ты тратишь десять шагов. Такими они были, дружище, и чем больше ты хочешь разобраться в окружающем, тем больше тебе говорит об этом каждая мелочь…
И в эту минуту, в пустом зале, где когда-то жил, чувствовал, мыслил командир всех этих приборов и механизмов, Калве вдруг неудержимо захотелось представить — каким же он был, как выглядел этот творец, наверное, давно уже включившийся в вечный круговорот материи и сейчас, возможно, существовавший где-нибудь на Марсе в виде чахлого голубого мха… Калве машинально, забыв про шлем, поднял руку — снять шапку…