3. Относительно цивилизации III типа мы можем высказать две равновероятные гипотезы: а) этой цивилизации нет до нас никакого дела; б) эта цивилизация активно вмешивается в нашу жизнь, чего мы не замечаем, считая такое вмешательство природным феноменом. Проверить справедливоcть той или другой гипотезы мы не в состоянии.
4. Если нашим пришельцам (тем, что из главы 3) что-то известно о цивилизации III типа, существующей в Галактике или Метагалактике, то подобная информация — самое ценное, что мы можем выяснить из контакта с Ними. Фактически это будет означать, что в Мироздании присутствует реальная сила божественного масштаба.
«Женщина здесь как цветок под ветром времени; время безжалостно к ней, и это еще несправедливей смерти… Я знал и знаю мужчин, не уступивших течению лет, оставшихся мужчинами, не стариками, ибо их суть заключалась в таланте, мужестве, уме. Они продлевали себя в тысячелетиях подвигами, мыслями, свершениями… Но это — дорога мужчин, а с женщинами все иначе. Женщина суть красота, неувядающая и вечно юная — но как сохранить на Земле живую красоту? Здесь полагают, что старость, смерть и тлен естественны, что все живое и прекрасное умрет и обратится в прах. Вот приговор земной науки, несовершенного творения философов! Правда же известна лишь молодым красивым женщинам: они уверены, что красота их не померкнет, стан не согнется, волосы не потеряют блеска, и что морщины, дряхлость и полиартрит — лишь страшные бабушкины сказки. Резон у них простой: я так хочу! И в этом — истина.
Михаил Ахманов «Я — инопланетянин»
Глава 8. Будущее по Михаилу Ахманову
В предыдущей главе мы рассмотрели и проанализировали несколько вариантов вымышленного будущего. Памятуя о том, что художественные средства часто оказывают более сильное воздействие, чем логические выкладки, я включил в эту книгу отрывок из своего последнего романа «Ливиец». Мое творение — утопия, но она отличается от миров моих великих предшественников, Лема, Ефремова, Стругацких. Их «счастливое завтра» слишком близко к нам, удалено на двести, пятьсот или тысячу лет; их герои не всемогущи, они не могут погасить звезду или проникнуть в прошлое; наконец, конфликты их будущего — это конфликты наших дней. В своем романе я попытался «продвинуться» очень далеко от рубежа XX-XXI столетий, минимум на десять тысяч лет. Мир, в котором живут мои герои, качественно иной; люди в нем практически бессмертны, не ограничены силами Мироздания в своих перемещениях, желаниях, свободе, и находятся в контакте с высшими существами, которых мы обозначили как цивилизацию III типа. В их обществе, конечно, имеются конфликты, иногда такие же, как у нас, а иногда другие, но сейчас я не буду акцентировать на этом ваше внимание. Поясню только, почему мой герой зовется Ливийцем. Это его прозвище; он историк древности, он восстанавливает историю загадочного народа, обитавшего некогда в Сахаре, и с этой целью погружается в прошлое. Но эти его путешествия бестелесны, ибо никакой материальный объект не может преодолеть барьеры времени; в прошлое уходят его ментальная матрица, его интеллект и индивидуальность, внедряясь в нужный момент в сознание человека далекой эпохи.
Ливиец
— 01 —
Гигантский Южный Щит, даривший Антарду жизнь и благостное тепло, казался призрачной тенью в глубине ночного неба. Сейчас его гиперболоид был развернут боком и походил на лезвие искривленного меча, рассекающего вышитый яркими звездами полог от горизонта до слабо сиявших шлейфов, с их жилыми куполами, тороидами верфей и ретрансляторами.
Такие серповидные клинки, не бронзовые, а железные, привозили в Египет из сирийских городов, и моя рука еще не забыла их смертоносную тяжесть.
Я поднял голову, всматриваясь вверх. Первый предвестник рассвета — небо чуть поблекло… Ночь выдалась безлунной, и от того шлейфы, расходящиеся конусом, светятся сильнее, а звезды за ними горят будто ледяные драгоценности в холодной космической тьме. Одни неподвижны, другие кто-то перекатывает по небосводу с края на край, швыряет горстями из бесконечности то к зениту, то к невидимой черте земной атмосферы. Те, что блестящими искрами стремятся вниз, скутеры и челноки любителей сильных ощущений, а над ними, в вышине, меж звезд и мерцающих шлейфовых полос, плывут огни круизных лайнеров и боевых кораблей Констеблей. Сотни огней, рубиновых, алых, золотистых, изумрудных…
Земля дремлет, но небеса полны жизнью, подумалось мне.
Земля и в самом деле еще не пробудилась. Сад, в котором росла одна-единственная яблоня-биоморф, раскинувшая вокруг похожие на сытых питонов ветви, и прораставшая сквозь них сирень, и золотистый тростник, оплетенный стеблями орхидей с резными, будто сотканными из клочьев тьмы соцветиями, и купольный дом с парой Туманных Окон в глубине — словом, весь бьон [23] Октавии и все его окрестности казались нереальными, точно волшебный, скрытый от глаз людских карнавал плавающих в предутренних сумерках фантомов и масок. Сон в это время особенно крепок, и, покоряясь ему, дремлют травы и деревья, стрекозы и бабочки, вода и камни в ближнем ручье и даже неугомонное днем пернатое племя.