— Это не снисходительность, — я пожал плечами. — Ни о какой снисходительности и речи быть не может… Ладно, если ты уже выговорился, будь добр, соберись с мыслями и сформулируй еще раз, в чем, по-твоему, состоит преступление? Только очень коротко. Одной фразой. Без этой вот моей обычной пафосной болтовни не по делу.
И, увидев, что он морщится, как от зубной боли, прибавил:
— Пожалуйста, сформулируй. Я не издеваюсь. Просто иначе будет трудно наглядно объяснить.
— Ладно, — вздохнул сэр Шурф. — Преступление состоит в том, что я хотел попробовать присвоить твою личность, рискуя при этом твоей жизнью.
— Вот. Хорошо. А теперь посиди и подумай: кто хотел? Чью личность? Чьей жизнью ты собирался рисковать?
Он собирался сразу что-то ответить, но я выразительно приложил палец к губам.
— Очень тебя прошу, помолчи и как следует обдумай мои вопросы. Если хочешь, могу дать тебе еще одну сигарету. Для меня это всегда был неплохой способ перетерпеть вынужденное молчание. И тебе сейчас поможет, не сомневайся.
Он кивнул, как мне показалось, почти обиженно. Однако пауза в разговоре вышла не тяжелая, как можно было бы ожидать, а, напротив, легкая и приятная. Настоящая передышка, возможная обычно только наедине с собой. Но, строго говоря, я и находился сейчас наедине с собой. И очень хотел, чтобы Шурф тоже это понял.
— Хочешь сказать, это было не мое желание — оставить себе полюбившуюся маску? — наконец спросил Лонли-Локли. — Ошибаешься, желание точно мое. И очень давнее, если начистоту. Я еще не знал, что такое возможно, а уже думал: приятно, наверное, быть сэром Максом. И очень хотел попробовать, как оно на самом деле.
— Желание, может, и твое. А бессмысленная авантюра, спешный побег в другой Мир, который, скорее всего, ничего не изменит, все же явно моя. И вот это нелепое сочетание совестливости с полной безответственностью — узнаю. Впрочем, все это не имеет решающего значения. Можно сидеть тут годами, разбирать каждый твой поступок, всякое душевное движение и спорить до хрипоты, чье оно — твое, мое? Важно не это, а то обстоятельство, что сейчас невозможно точно установить, где заканчивается один человек и начинается другой. Я только это и хотел сказать. Ты, конечно, здорово меня подставил, вернее, собирался. Чужого человека я бы за такое, пожалуй, возненавидел. Но себе-то я обычно прощаю абсолютно все — а как иначе? В самоубийцы я не гожусь, я из другого теста, сам теперь можешь оценить.
— Да уж, самоубийцей тебе не бывать. Все что угодно, только не это, — авторитетно подтвердил Лонли-Локли.
И снова умолк. Ему, как я понимаю, было о чем подумать.
— Какой ты, оказывается, мудрый, — наконец сказал он. — Вроде бы такие очевидные вещи, но пока ты не спросил: » Кто хотел?» — мне и в голову не приходило, что это была не моя идея.
— Совершенно верно. Только мудрый все-таки не я, а ты сам. Мне твоя мудрость досталась взаймы, вместе со всеми остальными сокровищами. Скоро уже верну… И не смотри на меня с такой скорбью.
Мне твоя мудрость досталась взаймы, вместе со всеми остальными сокровищами. Скоро уже верну… И не смотри на меня с такой скорбью. Я же сказал, носи мою шкуру сколько захочешь, пока не надоест на Сумеречный рынок за компонентами для зелья ездить. Мне сейчас все равно, кем и каким быть, и это, поверь, лучшее, что со мною когда-либо происходило. По крайней мере, самое необычное. А казалось бы, должно быть естественно, как дышать.
— Ну ты даешь, — он покачал головой. — Похоже, в твоих руках от сэра Лонли-Локли куда больше пользы.
— Только потому, что я пока не привык. Привычка — ржавчина, которая разъедает металл всякого драгоценного оружия. Самая опасная вещь во Вселенной, так мне сейчас кажется… Кстати, эту фразу следует записать. Прости. Впрочем, ты прекрасно понимаешь, что это мне по-настоящему необходимо.
— Где ты купил тетрадь? — изумленно спросил он, когда я достал из кармана свои письменные принадлежности.
— В книжной лавке напротив Мохнатого Дома. Впрочем, нет, там тетрадей не было, хозяйке пришлось отправиться к брату, который держит по соседству магазин антикварных редкостей. Она сказала, что тетрадь привезена двести лет назад из Таруна, и, представь себе, взяла с меня полдюжины корон. Ее счастье, что я не мог позволить себе торговаться.
— Всего полдюжины? — изумился Шурф. — Да ну, брось, отличная цена! Судя по всему, твоя хваленая удача осталась при тебе. Мой поставщик меньше чем за восемь корон с хорошей, целой тетрадью не расстанется. Надо будет зайти в эту книжную лавку.
— Тем более хозяйка тебе понравится, — флегматично заметил я, открывая тетрадь.
Лонли-Локли, кажется, почти возмутился, но в последний момент передумал и смущенно ухмыльнулся до ушей, как старый добрый я — ну просто загляденье.
— Это ты еще не разобрался, — объяснил он. — Я почти на всех людей так реагирую, можно сказать по старой привычке. Собственно, не я, а Безумный Рыбник.
— Ну да, — согласился я. — Какая разница кто? Важно, что он не имеет права голоса. Кстати, мне было очень интересно смотреть на людей с этой точки зрения. Впрочем, неуловимого Магистра Хаббу Хэна я так и не возжелал. Даже съесть его не захотелось, что, строго говоря, странно.