В лавку ювелира он тоже зашел без всякой цели, шаря лазами по сторонам в поисках зацепки для работы мысли. Повертел в руках короткий нож с наборной рукоятью, присмотрелся к золотой цепи, взял серебряный кувшин, взвесил в ладонях:
— Ого, какой тяжелый…
— Новгородский, — пояснил ювелир.
Повертел в руках короткий нож с наборной рукоятью, присмотрелся к золотой цепи, взял серебряный кувшин, взвесил в ладонях:
— Ого, какой тяжелый…
— Новгородский, — пояснил ювелир. — Они там драгоценного металла не жалеют. Считают, чем больше серебра — тем красивее. Красота изящной чеканки, тонкой работы, ажурное плетение выше их понимания.
— Стенки толстые, — попробовал пальцами край горлышка фогтий. — Держать должны хорошо.
Впервые за последнее время взгляд Кузнецова стал осмысленным, а голос задрожал от возбуждения:
— Мне нравится этот кувшин! Я хочу его купить.
— Он стоит десять талеров, господин.
— Я возьму его за пять, а вдобавок еще три. У тебя есть еще три серебряных кувшина?
— Новгородских?
— Любых!
— Идем! — сграбастав покупку под мышку, Витя схватил Нелю за руку и буквально поволок ее за собой к ближайшей портновской мастерской. — Кто хозяин? Мой раб, осел безмозглый, ухитрился спалить в очаге свою одежду. Пьян, наверное, был, скотина. Дайте мне что-нибудь готовое, подешевле и побольше размером.
— Но, простите, господин, — растерялся от такого напора низкорослый еврейчик в округлой тюбетейке. — Мы шьем… На каждого. Если вы его приведете…
— Я что, голого его по улице поведу?! — повысил тон фогтий. — А потом еще ждать и как служке, носить ему его тряпье? Ты видишь, мне приходится самому держать в руках всякие кувшины?! Давай любые обноски, но чтобы сейчас, или я раскрою твою лысую голову!
Аргумент подействовал, и портняжка, ненадолго удалившись, вскоре вернулся с драными на коленях портками и серой рубахой грубого полотна с длинными рукавами.
— Для раба сойдет, — кивнул Кузнецов. — Нашей на колени заплаты из толстой кожи, и я их возьму.
— Ты чего задумал? — тихо поинтересовалась Неля.
— Не скажу, — мотнул головой Витя. — Чтобы не сглазить.
— Ты хоть намекни, — попросила женщина. — А то я сейчас умру от любопытства.
— Все очень просто, — усмехнулся фогтий. — Помнишь, я говорил тебе, что не знаю никаких языков, кроме русского, и ни одной настоящей дворянской фамилии?
— Помню.
— Так вот, нужно этот мой недостаток превратить в достоинство, и тогда все получится.
— А кувшины зачем?
— Ты знаешь, что такое фугас, Нелечка?
— Очень смутно.
— Тогда я скажу кратко. Взрыв в замкнутом пространстве учетверяется по своей мощности. А помещение самого заряда в прочную оболочку позволяет увеличить мощность взрыва почти на порядок, поскольку давление в точке взрыва нарастает не постепенно, по мере сгорания пороха, а скачкообразно — в момент разрушения оболочки.
— Ничего не поняла.
— Неважно. Если получится — увидишь.
— Все готово, господин, — подошел к ним портной, протягивая штаны с большими заплатами их мягкой свиной кожи.
— Отлично, — Кузнецов с готовностью кинул ему серебряную мелочь: скандинавские монетки названия которым он не знал, каждая размером с ноготь. Виктор уже давно успел усвоить, что настоящие деньги принимаются всегда и везде, поскольку важнее всего не нанесенный на них рисунок, а сам металл — его качество и вес.
— Куда теперь? — спросила Неля.
— На постоялый двор. Я оставлю там лишние кувшины, а потом — к замку.
Поскольку таверна стояла как раз на пути к замку эзельского епископа, то посещение ее почти не заняло времени, и спустя полчаса они уже добрались до края растущего вдоль дороги можжевельника. Здесь фогтий остановился и принялся скидывать с себя дорогую одежду, переодеваясь в лохмотья серва. Закончив маскарад, он лег на землю, немного повалялся в пыли. Поплевал на руки, постучал себе по лицу, потом приложился к дороге.
— Витя, ты что, сбрендил? — забеспокоилась Ноля.
— Плюнь на меня.
— В каком смысле?
— Ну, поплюй на одежду…
— Ладно…
Неля выполнила просьбу Кузнецова, и он снова растянулся на дороге, катаясь из стороны в сторону. В тех местах, куда попали плевки, появились живописные грязные пятна.
— Ну, и как я теперь выгляжу?
— Ты похож на законченного кретина, Витя, — искренне сообщила женщина.
— Отлично! Это именно то, что нужно. Жди меня здесь. — Кузнецов сунул серебряный кубок за пазуху, опустился на колени и побрел на них по дороге. Остановился, оглянувшись на соратницу: — Пожелай мне удачи, Нелечка.
— Удачи тебе, Витя. Понапрасну не рискуй.
— Ну, я пошел, — и он поковылял дальше в сторону замка.
* * *
Анджей Сбышек никогда не чувствовал себя цепным псом, хотя жизнь его мало отличалась от жизни собаки, посаженной на длинную веревку возле ворот, рядом с одинокой конурой. Купленный епископским начетником еще в детстве, он с пятнадцати лет жил в небольшой каморке возле ворот, днем и ночью зная лишь одно дело — бежать к воротам на требовательный стук или звук горна и либо торопливо скидывать дубовый затвор, либо докладывать о появившемся госте господину начетнику либо несущему службу дворянину.
Нет, Сбышек никогда не чувствовал себя цепным псом. На самом деле он считал себя вершителем человеческих судеб, единолично решающим, кто достоин счастья или милости — а кто должен прозябать во мраке и несчастии. Зачастую, ему хватало лишь одного взгляда, чтобы раз и навсегда предопределить будущее какого-нибудь серва или горожанина. Взглянув на очередного просителя у ворот через крохотное окошечко калитки, он либо внимал его мольбам и передавал весть о приходе просителя начетнику, либо командовал: