— Черт! — развернув коня, Старостин с седла резко наклонился вниз, зачерпнул рукой с земли охапку сырого, полусгнившего валежника и помчался назад, к шалашу. Здесь он скинул привезенный мусор в весело пляшущее пламя дежурного костра. Тотчас огонь дыхнул густым сизым дымом, который медленно потянулся в низкое серое небо.
— Сбирай вещи, седлай коней, — рыкнул боярский сын на Семена, спрыгивая на землю. Он кинул поверх сырого валежника охапку сухих дров — пусть костер еще раз разгорится, потом принялся развязывать сложенные в шалаше чересседельные сумки, достал шлем, зерцала, принялся облачаться в доспех.
Пока он вооружался, смерд успел оседлать своего скакуна, приладить на спины заводных лошадей сумки, надеть длиннополый тегиляй.
— Семен!
— Да, боярин, — вздрогнул смерд.
— Дорогу в усадьбу к боярину Иванову знаешь? Скачи к нему немедля. Скажешь, свены корабли в Неву подпустили, более ста. Пусть вестников к ближайшим боярам шлет, и сам с оружием к Анинлову идет. От него к Абенову скачи, передай тоже самое. Далее к Копорью мчи, передай весть воеводе. Помощи от него не станет, но про набег знает пусть. А так же спроси его, где государев человек Семен Прокофьевич, он знать должен. А как скажет, проси охрану себе, потому как весть важная, и мчи к самому Зализе. Без него никак. Понял, Семен?
— Понял, барин, — кивнул смерд.
— Тогда лошадей не милуй, гони!
Паренек шустро заскочил в седло, прихватил повод пегой кобылы и помчался по тропинке, уводящей от Невской губы. Вместо него со стороны моря примчались верховые засечники — тоже молодые оружные смерды. Еще не успевшие пойти ни в крепостные, ни в ремесленники, а потому остающиеся вольными людьми, они рискнули примерить на себя дело ратное, в служивые люди при боярине приписавшись. Их, не имеющих ни хозяйства, ни семьи, Феофан и брал с собой в дозор — дабы от иных дел не отрывать и убытка в хозяйстве не причинить. Теперь он остро сожалел, что при нем оказались только безусые юнцы, а трое зрелых и опытных воинов, живущих в его поместье сейчас готовились в половодью в ста верстах на юге.
— Захар, гони коня в Анинлов, упреждай боярского сына Василия Дворкина, что свены на ста шнеках и лоймах в Неву вошли. Пусть сам дальше вестников рассылает, он знает как поступать. Для сбора рати, скажи, его деревню я выбрал. Все, скачи…
Порубежник, подойдя к своему скакуну положил руки на луки седла и надолго задумался. Дело получалось нехорошее: Зализа в Ливонию в набег ушел, многих бояр с собой уведя. В Северной Пустоши, почитай, каждый третий с ним ушел. А свенов идет несчитано, малой силой не одолеть. Местные бояре его, Феофана Старостина, знают, на призыв откликнутся. Но супротив свенского войска всю Водьскую пятину исполчать нужно, а тут слова боярского сына мало.
Но супротив свенского войска всю Водьскую пятину исполчать нужно, а тут слова боярского сына мало. Тут приказ государева человека потребен. Когда до Зализы тревожная весть дойдет? Когда ответить успеет? Когда рать собрать? Сколько им малой силой свенов удерживать придется, дозволяя малые ручейки в большой поток собрать?
— А мне куда, барин?
— Со мной поедешь, Митяй. Проследим, куда свены свои шнеки ведут.
Костер уже успел поглотить сваленную на него труху и разгореться снова. Поэтому боярин снова завалил его большой охапкой сырого сена, повторяя тревожный сигнал, и только после этого поднялся в седло.
* * *
Милостью Божией, дождь шел вялый, моросящий и горизонта почти не застил. Поэтому и дымы тревожные караульный заметил вовремя, едва только они появились над стеной леса со стороны Невы. Новгородский воевода Андрей Амвросиевич Юшкевич, услышав неприятное известие, самолично поднялся на стену, долго вглядываясь в дымы — словно надеясь, что под его взглядом они развеются, не оставив ни следа, после чего широко перекрестился:
— Что же, други. Настал и наш черед земле родимой послужить, — и он, повернувшись к дозорным ратникам, начал быстро и четко выдавать распоряжения: — Ратников всех поднять, пусть броню надевают, причащаются и на стены бегут. Баб всех в крепость созывайте, бо вечно то на реке с бельем полощутся, по лесу на берегу шастают. Порох и ядра со жребием к пищалям несите, да шкурами воловьими прикройте от дождя. Фитили запаливайте зараз, потом не затлеть могут. Камнеметки проверьте, как бы опять корову кто не привязал. Хорошо хоть, крыши и сараи поливать не надо. Давайте други, быстрее.
Он перекрестился еще раз и направился к себе — тоже надевать панцирь.
Новгородская крепость, поставленная на острове, еще во времена святого Сергия Радонежского, была едва ли не самой важной для Новгорода. А может, и самой важной: ибо монастырь на Соловецком острове защищал всего лишь торговые пути, по которым Русь издревле торговала со всем миром, а крепость на Ореховом острове — закрывала единственный лаз ко внутреннему новгородскому морю: Ладожскому озеру. Прорвись кто в эти воды — и для него будут открыты пути и на сам Новгород, и на внутренние русские пути: на Онежское озеро, Белое, Воже. А значит — к Вологде, Вытегре, Каргополю. Посему укреплению твердыни вольный город завсегда уделял немалое внимание. Это не Копорье, что по пьянке пару раз срывали начисто, а потом опять отстраивали. Орешек ставили на совесть, сразу — из камня, со стенами в три сажени толщиной, с тремя кострами-башнями, возвышающимися вдоль русла Невы, обширным двором и посадом, отделенном от крепости широким рвом — дабы подкопа не случилось, коли захватят. Впрочем, ноне посад также окружала прочная стена, на стенах которой стояли стрелометы, выбрасывающие на сотню саженей по десятку сулиц зараз, и двугривенные пищали в количестве двадцати штук.