Так они толковали минут пятнадцать или двадцать, а потом мой клиент вложил шпагу в ножны и со вздохом сказал, что несчастлив его род и, очевидно, наказан Богом. А дон Луис заметил, что это в самом деле так, и потому пора смирить гордыню. На этом они и сошлись. Затем Писарро взглянул на меня и произнес:
— Пусть сеньор покажет мне лекарство. Что это? Святая вода, благословленная в Риме папой? Или чудодейственные мощи? Или частица креста господнего?
Выслушав перевод, я покачал головой и вытряхнул на ладонь голубую пилюльку.
— Это?.. — Писарро с задумчивым видом поскреб в бороде. — Не чувствую в ней какой-то святости… Или это гостия? [20]
— Не гостия, — сказала Анна, забрав у меня голубоватый шарик. — Не гостия, однако Божий дар. Возьмите ее, дон Франсиско, и глотайте.
— И все? Никаких молитв, даже ни слова из Библии? — Его задумчивость сменилась недоверием. — Слишком просто, клянусь святыми угодниками! Или это яд?
И тут ласточка меня удивила.
— Слишком просто, клянусь святыми угодниками! Или это яд?
И тут ласточка меня удивила. Задрала решительно подбородок, отбросила волосы с лица, стиснула кулачки и молвила:
— Не яд. Поверьте, это не яд. Доказательство — перед вами, дон Франсиско. Однажды и мне пришлось попользоваться таким лекарством.
Старый археолог вздрогнул и ошеломленно уставился на нее. Что до клиента, он тоже глядел на Анну, но как-то иначе, не так, как до ее признания. Ведомо мне, что вампиры узнают друг друга по ментальной ауре, которую я тоже способен ощущать, но от ласточки давно уже ничем таким не пахло. То есть я не чувствовал, я все же Забойщик, а не вампир, а вот первичный мог какие-то следы унюхать. Или, возможно, он просто ей поверил?.. Не знаю и гадать не буду. Только поклонился Анне мой клиент и произнес своим глуховатым голосом:
— Из ваших рук, сеньора, из ваших прекрасных рук. И пусть свершится надо мною Божий суд!
Ласточка направилась к вампиру, а я напрягся и крепче стиснул рукоять катаны. Прикосновение к оружию давало уверенность, хотя я понимал, что защитить ее не смогу — она была рядом с Писарро, а я — в двадцати шагах, на самом краю площадки. Подойти ближе я не смел, боялся, что клиент воспримет это как угрозу. Так что мне оставалось лишь стоять столбом, глядеть Анне в затылок, слушать, как шуршит трава под ее ногами, и молиться. Что я и делал.
Однако ничего плохого не случилось. Писарро отвесил ласточке вежливый поклон, затем перекрестился, взял таблетку с ее ладони и сунул в рот. Лицо его было спокойным, даже каким-то отрешенным — видимо, в этот момент он отдавал себя в руки Творца и полагался на промысел Божий. За моей спиной облегченно вздохнул дон Луис. Потом я услышал, как щелкнула зажигалка, и уловил аромат табачного дыма.
— Хвала Пресвятой Деве! Проглотил! — шепнул археолог. — Это быстро действует, дон Педро?
— Да, — отозвался я. — Считаные секунды. Видите? Уже…
Уже началось, но изменения были не такими, как я ожидал. Кожа на лице и груди Писарро стала темнее, черты заострились, щеки впали, губы сделались тоньше. Он закрыл глаза и стоял, покачиваясь, запрокинув голову к небу. Миг, и кожа обтянула череп и ключицы на груди, будто мышцы под нею ссохлись или вообще исчезли; рубаха обвисла на плечах, пояс со шпагой скользнул вниз и упал в траву. Кажется, его горло перехватило спазмом — он пытался что-то сказать, но не мог выдавить ни звука.
Анна отшатнулась, со страхом глядя на Писарро. Дон Луис прошептал:
— Что с ним, амиго? Что происходит?
На наших глазах великий конкистадор превращался в мумию. Он был уже мертв, когда черная плоть начала осыпаться, обнажая кости; ветер разносил эту пыль над травой, и чудилось, что Писарро, окруженный дымом, сгорает в невидимом костре. Затем его колени подогнулись, и пожелтевший скелет с тихим шорохом осел на землю. Кости, череп, шпага, сапоги, груда одежды… Больше ничего не осталось.
Старый археолог потрясенно вздохнул. Я повернулся к нему. Я уже понял, что случилось.
— Кажется, ситуация безвыходная, дон Луис. Вампир Писарро был жив, ибо век у вампиров долгий, сотни лет, а может, и вся тысяча. Но человек столько не живет. Человек Писарро умер в шестнадцатом столетии, труп его разложился, плоть расточилась, и нам остались только кости.
— Значит, лекарство подействовало, — с тоской заметил археолог.
— Да. Он снова стал одним из нас.
— Смертным человеком… — прошептала Анна, склонившись над кучей одежды и костей.
Я молча кивнул. Сомнения оставили меня; теперь я был уверен, что третья таблетка предназначалась Писарро. Все же он был великим человеком и хоть содеял немало жестокостей, заслуживал прощения. Освободиться от позора, от личины упыря, стать снова человеком — и погибнуть… В этом прощение и состояло. Не я так решил, а дух или ангел, распоряжавшийся в Лавке.
Мы с Анной переглянулись. Она поняла, все поняла, моя ласточка. Она догадливая.
Бережно и осторожно мы разобрали то, что осталось от дона Франсиско. Шпага на ремне, сапоги, одежда — в одну сторону, череп и кости — в другую. В одежду облачится манекен, шпага ляжет в витрину музея, а прочее… Этим пусть распорядится дон Луис. Возможно, останки лучше вернуть в тот склеп на плоскогорье Пунча, где он их нашел. Кто-то когда-то выбрал это уединенное место для могилы Франсиско Писарро… Почему, мы никогда не узнаем, но, должно быть, такой выбор сделали не зря.