Говорил он довольно долго, а ласточка слушала с остановившимся взором, и вид у нее был такой, точно глядела она не в окно, а в глубь столетий, где открывались чудные картины. Или величественные, или жестокие и страшные, но в любом случае вызывающие почтительное удивление. Что до меня, то я прикидывал, не высунуться ли в окно и не снести ли вурдалаку черепушку. Однако решил подождать: я тоже не лишен любопытства.
Наконец Анна произнесла пару фраз и подняла ко мне свое личико.
— Я сказала ему, чтобы ждал, что я должна перевести его слова.
Лицо ее было бледным, но не от страха, от возбуждения. Я видел, что она потрясена.
— Кто он такой, ласточка? Испанский король и римский император? [16]
— Нет, дорогой. Он гораздо более известная персона — Франсиско Писарро, завоеватель Перу!
Челюсть у меня отвисла. Прежде мне приходилось иметь дело с упырями, чей возраст исчислялся лет в четыреста или пятьсот — собственно, такими были и Цезарь Борджа, и графиня Батори, и Малюта Скуратов, он же Пашка-Живодер. Все они являлись душегубами и злодеями, но также — чего не отнять, того не отнять! — историческими личностями. Однако меньшего калибра, чем Франсиско Писарро! С его известностью и славой не мог сравниться даже граф Дракула. Нет, не мог! Что он, собственно, свершил, этот валашский господарь? Ну, дрался с османами, иногда удачно, иногда не очень… ну, сажал подданных на кол, резал их, топил и вешал… ну, прославился своими зверствами и стал вампиром… [17] Масштаб деяний Писарро был куда крупнее! Сокрушитель империи инков, завоевавший огромную страну с горстью солдат, разграбивший ее несметные богатства, ставший ее правителем! По сути дела, вот и все, что я знал о Франсиско Писарро, кроме имени. Новость, что он превратился в упыря и пролежал в гробу больше четырех столетий, меня поразила. Хотя, с другой стороны, грехов у него на совести было изрядно, и таким дорога в рай заказана. Такие, по теории Льва Байкалова, как раз и становятся первичными вампирами.
Но эти мысли пришли ко мне позже, а сейчас я с самым дурацким видом брякнул:
— Это какой же Писарро? Тот, кто инков покорил?
— Тот, тот, можешь не сомневаться! — заверила меня Анна.
— Но как он очутился здесь, на Кубе? Я думал, что его похоронили где-нибудь в Перу с большим почетом… салют из аркебуз, гроб под испанским флагом, заупокойные мессы и все такое… и лежит он себе полеживает, а к его саргофагу водят туристов…
— Все было не так, — авторитетно заявила Анна.
— Оказывается, его убили в Лиме, прямо в его дворце. Он защищался, заколол одного из нападавших и многих ранил… Но все-таки его убили, и что было потом, ему не известно.
— Спроси еще раз, — потребовал я. — Спроси, знает ли он, как попал на Кубу. Может быть, о чем-то догадывается?
Краткий вопрос, краткий ответ…
— У него нет никаких догадок, — промолвила Анна. — Он только сказал, что раз Куба — остров, то, значит, гроб с его телом привезли на корабле.
Ну, привезли и привезли, подумал я. Не любопытствуй сверх меры, Забойщик! Разве столь уж важно, кто, когда и почему доставил этот «груз двести», закопал его в безлюдных кубинских горах и соорудил часовню?.. В разрезе нынешних обстоятельств плевать нам на это! Тут другое важнее.
— Спроси его, ласточка: он сознает, что сделался вампиром? Прямо спроси, деликатничать нечего!
Теперь переговоры были более долгими. Анна переспрашивала, что-то уточняла, Писарро отвечал, и голос великого конкистадора уже не казался уверенным и властным. Похоже, превращение в упыря не относилось к его приятным воспоминаниям.
— Он думал, что болен каким-то местным недугом, неведомым в Европе, — произнесла Анна. — Подцепил что-то от дикарей… Он жаждал испить крови, и это желание становилось сильнее с течением дней. Ему хотелось не крови животных, а крови человека, и однажды он попробовал… потом еще и еще раз… Это были индейцы, всего лишь мальчишки-слуги из дворца, но о его пристрастиях стало известно в городе. Об этом не говорили, только шептались… Он не мог справиться со своим недомоганием и решил, что это не болезнь, а проклятие инкских колдунов. Он уничтожил их державу, убил Великого Инку, и за это его прокляли — может быть, отравили или напустили какую-то жуткую порчу. Он молился, он просил у Господа избавления, но тщетно… — Анна сделала паузу, потом сказала: — Историю с Великим Инкой я помню, читала об этом. Его звали, звали… кажется, Атауальпа. Он попал в плен к испанцам, и Писарро держал его как заложника. Поклялся, что отпустит за огромный выкуп, и подданные инки наполнили золотом и серебром большую залу. И все же Атауальпа был убит.
Она вдруг заговорила горячо и страстно, и Писарро ответил ей — ответил одним словом, прозвучавшим с тоской и горечью.
— Что ты ему сказала? — спросил я.
— Что это была не болезнь и не порча, а в самом деле проклятие — только не индейских колдунов, а Бога. Бог покарал его за то, что он сотворил с Атауальпой, с другими инками и простыми индейцами. Покарал за клятвопреступление и жестокость, за пролитую кровь, за погибших женщин и детей. За его великие грехи!
— И что он ответил?
— Возможно. Так он сказал. Возможно.