Раздался звонок в дверь.
— Не обращай внимания, — сказал Ребус, но Майкл уже вышел из комнаты. Из коридора донеслись голоса, а когда Майкл появился вновь, вслед за ним в комнату вошла Джилл.
— Кажется, вот с этой дамой я и говорил по телефону, — сообщил Майкл.
— Как поживаешь, Джон? — На лице ее лежала печать беспокойства.
— Отлично, Джилл. Слушай, это мой брат Майкл. Гипнотизер. Он собирается погрузить меня в транс — ты ведь так это называешь, да, Мики? — чтобы устранить какой-то тормоз у меня в памяти. Приготовься, может, придется что-то записать.
Джилл переводила взгляд с одного брата на другого, чувствуя себя немного не в своей тарелке. Прав Стивенс: братья Ребус — интересная парочка. Она работала шестнадцать часов подряд, а тут предстоит сеанс гипноза. Но она улыбнулась и пожала плечами:
— Можно девушке сперва выпить глоточек?
Настал черед Джона Ребуса улыбнуться.
— Пей, не церемонься, — сказал он. — Есть виски, виски с водой и вода. Давай, Мики. Продолжим. Сэмми нужно найти. Возможно, время еще есть.
Майкл, расставив ноги пошире, наклонился над Ребусом. Казалось, он стремится полностью слиться с братом, уподобившись ему: глаза приблизились вплотную к глазам Ребуса, губы шевелились, повторяя движения его губ. Так все это представлялось Джилл, наливавшей виски в стакан. Майкл держал в поднятой руке монету, пытаясь повернуть ее под нужным углом к единственной, неярко освещавшей комнату лампочке. Наконец свет отразился в Джоновой сетчатке, зрачки расширились и тут же сузились. Майкл был уверен, что брат легко поддастся внушению. Во всяком случае, очень надеялся.
— Слушай внимательно, Джон. Слушай мой голос. Смотри на монету, Джон. Смотри, как она блестит и вращается.
Во всяком случае, очень надеялся.
— Слушай внимательно, Джон. Слушай мой голос. Смотри на монету, Джон. Смотри, как она блестит и вращается. Она вращается. Видишь, как она вращается, Джон? Теперь расслабься, просто слушай меня. И следи за вращением, смотри, как светится монета.
Ребус не сразу впал в транс; возможно, его подсознание сопротивлялось суггестивной силе голоса Майкла потому, что для Джона это был всего лишь голос брата, младшего братишки. Но потом Майкл увидел, что глаза Джона немного изменились, совсем немного, непосвященный бы и не заметил. А он принадлежал к числу посвященных. Отец хорошо его обучил. Его брат уже находился в промежуточном мире — завороженный сиянием монеты, он был готов перенестись туда, куда пожелает Майкл. Джон был в его власти. Как всегда в такие мгновения, Майкл почувствовал мелкую дрожь во всем теле: это была власть, власть абсолютная и безраздельная. Он мог делать со своими пациентами все что угодно.
— Майкл, — прошептала Джилл, — спросите его, почему он ушел из армии.
Майкл сглотнул слюну, смочив пересохшее горло. Да, это хороший вопрос. Он и сам хотел задать его Джону.
— Джон! — позвал он. — Почему ты ушел из армии, Джон? Что произошло? Почему ты ушел из армии? Расскажи нам, Джон.
И медленно, будто иностранец, с трудом подбирающий слова неродного языка, Ребус начал рассказывать свою историю. Джилл бросилась к своей сумочке за ручкой и блокнотом, Майкл потягивал виски.
Они слушали.
Часть IV
Крест
22
Когда мне исполнилось восемнадцать, я ушел служить в армию. Был десантником. Но потом решил добиться перевода в Специальный военно-воздушный полк. Почему я так поступил? Почему вообще солдаты идут в спецназ, несмотря на потерю в денежном довольствии? Я не могу ответить на этот вопрос. Но, как бы там ни было, я оказался в Херефордшире, в учебном лагере полка специального назначения. Этот лагерь я назвал «Крестом», поскольку меня предупредили, что придется пройти через крестные муки, и там, вместе с прочими добровольцами, я действительно прошел через ад: обучение, строевая подготовка, испытания, запугивание. Нас пытались сломить, чтобы выбить из нас все человеческое. Нас учили нести смерть.
В то время ходили слухи о неминуемой гражданской войне в Ольстере, о том, что специальный полк натаскивают на уничтожение мятежников. Настала пора получать знаки различия. В тот день нам выдали новые береты с кокардами. Мы стали бойцами спецназа. Но это еще не все. Командир вызвал нас с Гордоном Ривом к себе в кабинет и сказал, что мы двое признаны лучшими в команде новобранцев, прошедших боевую подготовку. Перед тем как стать кадровыми военными, мы должны были пройти двухлетнюю особую подготовку, но зато нам прочили блестящее будущее.
Едва мы вышли из здания, Рив со мной заговорил.
— Слушай, — сказал он, — я кое-что узнал. Я слышал, о чем говорили офицеры. Для нас готовится что-то грандиозное, Джонни. Грандиозное! Помяни мое слово!
Через несколько недель нас подвергли очередному испытанию — проверке на выживание. По нашему следу пустили ребят из других полков, которые, возьми они нас в плен, не остановились бы ни перед чем, лишь бы заполучить информацию о нашем задании. Чтобы прокормиться, нам приходилось охотиться и ставить капканы. Мы выжидали до темноты, а ночью двигались через продуваемую ветром вересковую пустошь. Нас было четверо, но отчего-то нам с Гордоном казалось, что звезды этой мрачной постановки — именно мы, он и я.