Он терпеть не мог конгрегационалистов. Ему были ненавистны улыбки и ужимки шотландских протестантов в праздничных нарядах, которые приходят в церковь пообщаться с соседями, а не с Богом. Он пробовал ходить в семь эдинбургских церквей различных конфессий, и ни одна не пришлась ему по душе. Пробовал по воскресеньям два часа сидеть дома, читать Библию и молиться, но и из этого ничего хорошего почему-то не вышло. Он попал в безвыходное положение: верующий, отлученный от своей церкви. Довольствуется ли Бог искренней верой человека, не выполняющего обрядов? Возможно, но ею не довольствуется он, Джон Ребус. Его вера, похоже, круто замешена на чувстве вины и сознании собственного лицемерия. Лишь публичное покаяние притупляет тягостное чувство вины за грехи его перед Богом.
— Готова моя ванна, Джон?
Джилл стояла перед ним, не стесняясь своей наготы. Она не стала приглаживать волосы, а очки оставила в спальне. Джон Ребус почувствовал, что душа его подвергается опасности. Да пропади оно все пропадом, подумал он, обхватывая ее бедра. Чувство вины может и подождать.
Потом ему пришлось вытирать пол в ванной — в очередной раз был опытным путем доказан Архимедов закон вытеснения воды. Вода разливалась в ванне, точно кисельные реки с молочными берегами, и Ребус едва не утонул.
И все же он почувствовал себя лучше.
— Господи, я просто несчастный грешник, — прошептал он, когда Джилл одевалась.
— Господи, я просто несчастный грешник, — прошептал он, когда Джилл одевалась. Открывая дверь квартиры, она выглядела строгой и собранной, как если бы заходила к нему с двадцатиминутным официальным визитом.
— Может, условимся о встрече? — спросил он.
— Можно, конечно, — ответила она, роясь в своей сумочке. Ребусу стало интересно, почему женщины всегда это делают — особенно в фильмах и детективных романах — после того, как переспят с мужчиной. Неужели подозревают своих партнеров в воровстве?
— Но, пока идет это расследование, — продолжала она, — не стоит давать твердых обещаний. Давай просто постараемся не терять друг друга, идет?
— Идет.
Он надеялся, что она услышала в его голосе нотку смятения, разочарования маленького мальчика, которому отказано в просьбе.
На прощание они вежливо поцеловались сухими губами, и она ушла. Запах ее, однако, остался, и Ребус с удовольствием вдыхал его, готовясь к предстоящему дню. Он нашел рубашку и брюки, не пахнущие табаком, и не спеша оделся, стоя с мокрыми ногами перед зеркалом в ванной — любуясь собой и мурлыча церковный гимн.
Иногда жизнь бывает хороша. Иногда.
11
Джим Стивенс положил в рот три таблетки аспирина и запил их апельсиновым соком. Унизительно было сидеть в литском баре и у всех на глазах потягивать сок, но мысль о том, чтобы выпить хотя бы полпинты крепкого пенистого пива, вызывала у него тошноту.
Слишком много он выпил на той вечеринке — слишком много, слишком быстро и в чрезвычайно разнообразных сочетаниях.
Лита, конечно, не могли не коснуться новые веяния. Район гордился своими кафе во французском стиле, новыми барами, большими квартирами-студиями и дорогими магазинами. Но Лит по-прежнему оставался тем же старым портом, еще не забывшим далеких легендарных времен, когда бордоские вина галлонами выгружались с кораблей и продавались на улицах с запряженных лошадьми телег.
Трепеща под напором ветра перемен, Лит сохранил свой портовый дух — и традиционные портовые питейные заведения.
— Черт подери! — заорал кто-то за спиной у Стивенса. — Этот тип все пьет двойными порциями, даже безалкогольные напитки!
На спину Стивенсу опустился тяжелый кулак размером вдвое больше его собственного. Смуглый обладатель кулака опустился на соседний табурет. Рука так и осталась лежать на Стивенсовой спине.
— Привет, Поудин, — сказал Стивенс. В баре было душно, Стивенса прошибал пот, и сильно колотилось сердце: симптомы тяжкого похмелья. Ему казалось, что он даже потеет алкоголем.
— Ну и ну, Джеймс, старина, что за дрянь ты тут хлещешь? Бармен, побыстрее налейте этому человеку виски! От детского сока он того и гляди ноги протянет!
Поудин с хохотом убрал руку со спины репортера и, едва тот успел вздохнуть с облегчением, вновь опустил, больно ударив его ладонью. Стивенс почувствовал, как все его нутро содрогается, бурно протестуя.
— Сегодня моя помощь нужна? — спросил Поудин, сильно понизив голос.
Детина Поудин двадцать лет прослужил моряком, и тысячи портов оставили у него на теле шрамы и метки. О том, как он зарабатывает деньги теперь, Стивенс знать не желал. Детина подрабатывал вышибалой в пивных на Лотиан-роуд и в сомнительных заведениях в районе Лита, но это была лишь верхняя часть айсберга: судя по слою грязи, покрывавшему пальцы Поудина, он вполне мог своими руками вылепить всю теневую экономику из гнилой тучной почвы под ногами.
— Не очень, Детина. Нет, просто мне надо кое-что обмозговать.
— Принесите мне завтрак, пожалуйста! Двойную порцию каждого блюда.
Бармен, разве что честь не отдав, унесся исполнять заказ.
— Как видишь, — сказал Поудин, — ты не единственный, кто все заказывает в двойном количестве, а, Джимми?
Ладонь вновь поднялась со спины Стивенса.