Я решил подождать, пока он закажет первую выпивку (он выбрал «Гиннесс», в чем наши вкусы расходились), проследил, как он расплачивается деньгами из коричневого кожаного бумажника, который носит во внутреннем кармане пиджака. Я стал наблюдать, как он потягивает пиво, стоя у бара. Мой избранник окидывал взглядом паб, наши глаза пару раз встретились, но я отводил их первым.
Когда в его кружке остался один глоток отвратительного черного варева, я подошел к бару. Он допил «Гиннесс», махнул бармену таким широким жестом, какой не позволил бы себе ни один англичанин, и произнес с невыносимой гнусавостью, которая не могла родиться нигде, кроме как на американском юге: «Дайте мне еще крепкого, пжалста».
Внутри я возрадовался, но ему лишь сказал:
— На такую шапку можно спичку поставить. Темные глаза засверкали от удовольствия, когда он понял, что я разговариваю с ним. Интересно, был ли хоть кто?то дружелюбен к нему за все путешествие или ему попадались только недоумки, которые сразу же отсылали его как тупого янки. Конечно, лучше бы он связался с одним из таких недоношенных ублюдков, чем со мной. Но пока ему не надо этого знать. Ему вообще не придется это узнать, если я все сделаю правильно.
— А? — выдал он, широко улыбаясь.
Я, кажется, понял, как происходит восприятие у пустоголовых янки. Хотя я как?то работал в туристическом бюро и встречал нескольких американцев.
Хотя я как?то работал в туристическом бюро и встречал нескольких американцев. Мне они отнюдь не показались глупыми. Их просто не обучили выражать свои мысли. Или они робели перед нашим произношением, которое звучит для них просто роскошно, и не могли ничего сказать или, наоборот, из кожи лезли вон, повторяя одно и то же пятью?шестью способами. Слишком рьяные — да. Косноязычные — да. Но вовсе не обязательно глупые.
Я оперся о стойку бара, прижав левую руку к груди, рядом с бесконечной болью в ране. Под новым черным джемпером сердце металось как дикий зверь в клетке. Беспокойное, неприятное ощущение.
— Ты можешь поставить спичку на шапку пива, — сказал я. — Она достаточно плотная.
Я взял коробку деревянных спичек, лежавшую поблизости, достал одну и всунул кончиком в бархатную белую пену. Спичка не колыхнулась, встала прямо, как часовой в красном берете.
— Ничего себе, — произнес американец. — Как так получается?
— Полагаю, благодаря пузырькам воздуха.
— Да, но натяжение поверхности каждого пузырька должно быть неимоверно сильным, чтоб произвести подобный связующий эффект… — Он засмеялся. — Извините. Забыл дома учебник по физике, но мозги, кажется, прихватил.
— Вы студент?
— Аспирант, на степень доктора. Теория частиц. Пытаюсь получить грант на изучение кварков.
— Кварков?
— Элементарных частиц, которые имеют особую силу — самую мощную из четырех фундаментальных сил. Они бывают шести «ароматов». Каждый «аромат» встречается трех цветов: красного, зеленого или синего.
— Как мороженые сласти на палочке, — предположил я.
— Что? А, попсикл[2]! Да, что?то вроде того! Попробую дать это сравнение на уроке. Но все же вы ведь знаете, что такое атомы? Ну, атомы состоят из протонов, нейтронов и электронов, и эти, в свою очередь, из кварков.
— Из чего же тогда состоят кварки?
— Из волн.
— Волн? — Я уже закончил третью пинту и начинал выходить из себя. — Но волны неосязаемы. Они есть лишь колебания.
— Правильно, вибрации! Вся планета состоит из вибраций. — Он засветился от радости, не замечая моей растерянности. — Умно, верно? Все же мы так и не познакомились. Я Сэм.
Он протянул руку с длинными пальцами и гладкой ладонью, которая очень походила на мою. Я пожал, подспудно ожидая, что моя плоть пройдет насквозь, как у привидения. В конце концов, мы ведь не что иное, как вибрации. Каменная тюрьма Пейнсвик — одни вибрации. Знай я это раньше, начал бы вибрировать с другой частотой и прошел бы прямо меж решеток.
Я назвался Артуром. Вспомнил свои восемьдесят семь дневников и неожиданно решил представиться писателем.
— О, здорово! И что же вы пишете?
— Трагедии.
— Знаете, — его глаза подернулись печальной дымкой, — я всегда мечтал писать. У меня много хороших задумок. Может, я поделюсь с вами, и вы их как?нибудь используете.
Я ожидал, что Сэм добавит: «А деньги мы разделим», но он этого не сказал. Бедный Сэм, щедрая бескорыстная душа, которая всем желает добра. Скальпель зацарапал мою ногу, словно хотел продолжить кровавое дело. Мы допили пиво и заказали еще по кружке.
Через полчаса мы жались друг к другу у кирпичной стены на узкой улочке, идущей от Дин?стрит. Руки рылись в одежде, языки сплелись. Мое лицо намокло от его поцелуев. Проносился холодный ноябрьский ветер с запахом костра и горелой соломы, он пронизывал меня до костей. Вдалеке взрывался фейерверк, восторженно кричали люди.
Сэм завозился с пуговицей моих штанов.
— Я сделаю все прямо здесь, — невнятно произнес он.
Так не пойдет.
— А у тебя нет комнаты?
— Конечно, есть.
Так не пойдет.
— А у тебя нет комнаты?
— Конечно, есть. — Рот сомкнулся вокруг мочки моего уха, слово нежный влажный цветок. — Но она в Максвелл?Хилл… я не хочу откладывать…
— А что, все американские студенты имеют обыкновение заниматься сексом на улице?