— Это один из самых прискорбных случаев,
какие мне попадались. Разумеется, она…
— …Оправдана, — сказал судебный пристав. — Ну-ка, подойди сюда,
Джонси. Смотри, как бы не перевели тебя в миссионерскую команду да не
послали в Полинезию, что ты тогда запоешь? Чтобы не было больше этих
неправых арестов, не то берегись. По этому делу тебе следует арестовать
рыжего, небритого, неряшливого мужчину, который сидит в одних носках у окна
и читает книгу, пока его дети играют на мостовой. Ну, живей, поворачивайся!
Глупый сон, правда?
————————————————————
1) — Известный американский боксер.
Сон в летнюю сушь
Перевод М. Лорие
Спят рыцари, ржавеют их мечи,
Лишь редко-редко кто из них
проснется
И людям из могилы постучит.
Дорогой читатель! Было лето. Солнце жгло огромный город с немилосердной
жестокостью. Солнцу трудно в одно и то же время быть жестоким и проявлять
милосердие. Термометр показывал… нет, к черту термометр! — кому интересны
сухие цифры? Было так жарко, что…
В кафе на крышах суетилось столько добавочных официантов, что можно
было надеяться быстро получить стакан джина с содовой… после того как
будут обслужены все остальные. В больницах были приготовлены добавочные
койки для уличных зевак. Потому что когда лохматые собачки высовывают язык и
говорят своим блохам: «Гав, гав», а нервные старухи в черных бомбазиновых
платьях визжат: «Собака взбесилась!», и полисмены начинают стрелять, — тогда
без пострадавших не обходится. Житель Помптона (штат Нью-Джерси), который
всегда ходит в пальто, сидел в отеле на Бродвее, попивая горячий виски и
нежась в немеркнущих лучах ацетиленовой лампы. Филантропы осаждали
законодателей просьбами обязать домовладельцев строить более поместительные
пожарные лестницы, чтобы люди могли умирать на них от солнечного удара не по
одному или по два, а сразу целыми семьями.
Такое множество знакомых
рассказывали, сколько раз в день они принимают ванну, что оставалось только
недоумевать, как же они будут жить дальше, когда хозяин квартиры возвратится
в город и поблагодарит их за то, — что они так хорошо о ней заботились. Тот
молодой человек, что громко требовал в ресторане холодного мяса и пива,
уверяя, что в такую погоду о жареных цыплятах и бургонском даже думать
противно, краснел, встречаясь с вами взглядом: ведь вы всю зиму слышали, как
он тихим голосом заказывал эти же самые, более чем скромные, яства. Супы
стали жиже, актеры и бумажники — худее, а блузки и дружеские намеки на
бейсбольной площадке — совсем прозрачными. Да, было лето.
На углу Тридцать четвертой улицы стаял человек и ждал трамвая — человек
лет сорока, седой, румяный, нервный, весь словно натянутый, в дешевом
костюме и с загнанным выражением усталых глаз. Он вытер платком лоб и громко
засмеялся, когда проходивший мимо толстяк в туристском костюме остановился и
заговорил с ним.
— Нет, любезнейший! — крикнул он сердито и вызывающе. — Никаких этих
ваших болот с москитами и небоскребов без лифта, которые вы называете
горами, я не признаю. Я умею спасаться от жары. Нью-Йорк, сэр, — вот лучший
летний курорт во всей стране. Не ходите по солнцу, питайтесь с разбором да
держитесь поближе к вентиляторам. Что такое все ваши горы, и Адирондакские и
Кэтскилские? В одном Манхэттене больше комфорта, чем во всех других городах
Америки, вместе взятых. Нет, любезнейший! Карабкаться на какие-то утесы,
вскакивать в четыре часа утра, оттого что на тебя напала целая туча мошкары,
питаться консервами, которые нужно везти из города, — нет, спасибо! В
маленьком пансионе под вывеской Нью- Йорк и летом находится место для
нескольких избранных постояльцев; комфорт и удобства семейного дома — вот
это для меня.
— Вам нужно отдохнуть, — сказал толстяк, внимательно к нему
присматриваясь. — Вы уже сколько лет не выезжали из города. Поехали бы со
мной недели на две. Форель в Биверкилле так и бросается на все, что хоть
отдаленно напоминает муху. Хардинг пишет, что на прошлой неделе поймал одну
в три фунта весом.
— Ерунда! — воскликнул патриот столицы. — Если вам по душе
проваливаться в трясину в резиновых сапогах и уставать до полусмерти, чтобы
поймать одну несчастную рыбешку, — пожалуйста, на здоровье. Я, когда мне
хочется рыбы, иду в какой-нибудь ресторанчик, где попрохладнее, и даю заказ
официанту. Просто смешно делается, как подумаешь, что вы там носитесь по
жаре и воображаете, будто хорошо проводите время. Мне подавайте
усовершенствованную ферму папаши Никербокера да тенистую аллею, что
пересекает ее из конца в конец.
Толстяк вздохнул и пошел дальше, сокрушаясь о своем приятеле. Человек,
назвавший Нью-Йорк лучшим летним курортом страны, сел в трамвай и покатил в
свою контору.
Человек,
назвавший Нью-Йорк лучшим летним курортом страны, сел в трамвай и покатил в
свою контору. По дороге он отшвырнул газету и поднял взгляд на лоскуток
неба, видневшийся над крышами.
— Три фунта! — пробормотал он задумчиво. — Хардинг не стал бы врать.
Вот если бы мне… да нет, невозможно, надо оставить их там еще на месяц, не
меньше.
В конторе поборник летних радостей большого города с головой окунулся в
бассейн деловых бумаг Эдкинс, его клерк, вошел в комнату и подсыпал ему еще
писем, служебных записок и телеграмм.
В пять часов утомленный делец откинулся на спинку стула, положил ноги
на стол и подумал вслух:
— Интересно бы узнать, на какую наживку ловил Хардинг.
В тот день она была в белом платье, и на этом Комтон проиграл Гейнсу
пари. Комтон уверял, что она будет в голубом, так как знает, что это, его
любимый цвет. Комтон был сыном миллионера, а это почти равносильно обвинению
в том, что, заключая пари, он был заранее уверен в исходе. Не нет, она
надела белое платье, и Гейнс был до краев переполнен гордостью, как и
подобает в таких случаях человеку, едва достигшему двадцати пяти лет.
В маленьком горном отеле подобралось в то лето веселое общество. С
одной стороны — два-три студента, несколько художников и молоденький офицер
флота. С другой — хорошенькие девушки в количестве вполне достаточном для
того, чтобы корреспондент отдела светской хроники мог применить к ним слово
«букет». Но ясным месяцем среди всех этих звезд была Мэри Сьюэл, Все молодые
люди стремились к такому положению дел, при котором они могли бы оплачивать
ее счета от портнихи, топить ее печку и убедить ее в том, что ее фамилия —
не единственно возможная. Те из них, которые могли прожить здесь всего
неделю или две, в день отъезда заводили разговор о пистолетах и разбитых
сердцах… Но Комтон оставался, незыблемый, как горы, окружавшие отель,
потому что он был достаточно богат для этого. А Гейне оставался, потому что
в нем жил дух борьбы, и он не боялся миллионерских сыновей, и… ну, в
общем, он обожал природу
— Только подумайте, мисс Мэри, — сказал он однажды. — Я знал в
Нью-Йорке одного оригинала, который уверял, что ему там нравится летом. Он
говорил, что там прохладнее, чем в лесу. Глупо, правда? По-моему, на Бродвее
после первого июня вообще невозможно дышать.
— Мама думает вернуться в город через неделю, — сказала мисс Мэри с
изящной гримаской.
— Но если вдуматься, — сказал Гейне, — летом и в городе есть немало
приятных мест. Кафе на крышах, знаете, и… мм… кафе на крышах.
Синее-синее было в тот день озеро — в тот день, когда они устроили
шуточный турнир и мужчины гарцевали по лесной поляне на низкорослых
фермерских лошадках и ловили на острие копья кольца от занавесок. Так было
весело!
Прохладно и сухо, как лучшее вино, было дыхание густозеленого леса.