владетельной особой, тот либо филистер, либо негодяй и дурак». Политические не-согласия с герцогом, придворные дрязги, отвращение к ничтожному
веймарскому обществу побудили Гете бежать в Италию. Правда, он вскоре идет на компромисс, после двухлетней отлучки возвращается на службу к
Карлу Августу, но уже только в качестве советника, ве-дающего делами просвещения.
Лишь в связи с крушением его политических надежд можно понять новый этап в творчестве Гете, его переход к классицизму. В отличие от ранних
мятежных его творений, призывавших к безотлагательному переустройству немецкой общественной жизни, произведения Гете его классической поры
отмечены печатью отказа от мятежа. «Не для свободы люди рождены», — восклицает его Тассо.
Обращаясь к формам античного искусства, насаждая новый классицизм у себя на ро-дине, Гете стремился отнюдь не только к созданию «автономной
области идеальной красо-ты», но и к тому, что впоследствии его друг и соратник Шиллер называл «эстетическим воспитанием» человека, заботой о
том, чтобы человек «и в этой грязи был чистым, и в этом рабстве свободным».
Но покуда Гете старался преодолеть немецкое убожество «изнутри» (путем «эстетиче-ского воспитания»), во Франции разразилась всамделишная
революция. Гете отнесся к ней с недоуменным недовернем и даже позднее, уже признав ее благотворное воздействие на развитие человеческого
общества, считал «недопустимым и противоестественным», чтобы в его «мирном отечестве были вызваны искусственным путем такие же сцены, какие во
Франции явились следствием великой необходимости». Классическим примером страха Гете перед историческим движением, «безвременно» напиравшим на
отсталое немецкое общество, может послужить его «Герман и Доротея». Гете не осознал, что высшая цель всемирно-исторического развития, которая
рисовалась его воображению — «свободный край», населенный «свободным народом», — может быть осуществлена лишь в результате революционной
самодеятельности народных масс.
Но, отклоняя революцию как метод, пренебрегая практикой революции, Гете с увлече-нием впитывал в себя ее идеологию, наиболее передовые
социальные теории, порожденные революцией, — идеи Бабефа, а позднее учение «великих утопистов» — Сен-Симона, Фурье, отчасти Оуэна.
Проникшийся величием передовых идей своего времени, Гете в значительной мере преодолевает и буржуазный индивидуализм, присущий теории
«эстетического воспитания» Шиллера, с которым он долгие годы разделял наивную веру в возможность воспитать «гар-моническую личность» на почве
захолустной полуфеодальной Германии, в рамках сущест-вующего общественного строя. Но позднее, в «Вильгельме Мейстере», достижение «внут-ренней»
гармонии ставится им уже в прямую зависимость от возможности внести «гармонию» (то есть справедливый общественный уклад) в общество, в
окружающую дей-ствительность. Во второй части романа («Годы странствий Вильгельма Мейстера», 1829) подробно описывается хозяйственный строй,
который пытаются осуществить Вильгельм и его единомышленники. Социальные идеи, которые высказывает здесь Гете, очень близки к рассуждениям Фурье
о «фаланстерах» как о ячейках будущего общественного строя.
«Фауст» занимает совсем особое место в творчестве великого поэта. В нем мы вправе видеть идейный итог его (более чем шестидесятилетней) кипучей
творческой деятельности. С неслыханной смелостью и с уверенной мудрой осторожностью Гете на протяжении всей своей жизни («Фауст» начат в 1772
году и закончен за год до смерти поэта, в 1831 году) вкладывал в это творение свои самые заветные и светлые догадки. «Фауст» — вершина по-мыслов
и чувствований великого немца. Все лучшее, истинно живое в поэзии и универсальном мышлении Гете здесь нашло свое наиболее полное выражение.
2
«Есть высшая смелость: смелость изобретения, — писал Пушкин, — создания, где план обширный объемлется творческой мыслью, — такова смелость… Гете
в Фаусте…»
Смелость этого замысла заключалась уже в том, что предметом «Фауста» служил не один какой-либо жизненный конфликт, а последовательная,
неизбежная цепь глубоких кон-фликтов на протяжении единого жизненного пути, или, говоря словами Гете, «чреда все более высоких и чистых видов
деятельности героя». Такой план трагедии, противоречивший всем принятым правилам драматического искусства, позволил Гете вложить в «Фауста» всю
свою житейскую мудрость и большую часть исторического опыта своего времени.
Самый образ Фауста — не оригинальное изобретение Гете. Этот образ возник в недрах народного творчества и только позднее вошел в книжную
литературу.
Герой народной легенды, доктор Иоганн Фауст, — лицо историческое. Он скитался по городам протестантской Германии в бурную эпоху Реформации и
крестьянских войн. Был ли он только ловким шарлатаном или вправду ученым врачом и смелым естествоиспытате-лем, пока не установлено. Достоверно
одно: Фауст народной легенды стал героем ряда по-колений немецкого народа, и его страшный конец — черт живьем пожирает отважного грешника — не
слишком пугал читателей бесчисленных лубочных книжек о докторе Фаусте, в основу которых была положена народная легенда. Читателем, в основном