— Берти, я ведь ужасно застенчив. Робость — это цена, которой я расплачиваюсь за слишком чувствительную натуру. Ты-то знаешь, какой для меня кошмар публичные выступления. У меня от одной мысли руки-ноги холодеют. Когда ты втянул меня в эту историю с раздачей наград питомцам из Маркет-Снодсбери и я появился на трибуне перед скопищем прыщавых подростков, меня охватила паника. Эта сцена потом долго снилась мне по ночам в кошмарах. А уж о свадебном завтраке и говорить нечего. Поразглагольствовать среди стаи теток и кузин у меня, наверное, хватило бы духу. Не стану уверять, что для меня это легко, но худо-бедно я все же как-нибудь бы выкрутился. Но когда по одну руку у тебя Спод, а по другую — сэр Уоткин Бассет… нет, такого мне не выдержать. И вдруг среди чернейшей ночи, что саваном закрыла мир от полюса до полюса, мелькнул мне слабый луч надежды Я подумал о Дживсе.
Гасси поднял руку — мне показалось, он хочет почтительно обнажить голову. Однако ввиду отсутствия на голове шляпы рука так и застыла в воздухе..
— Я подумал о Дживсе, — повторил он, — поехал первым же поездом в Лондон и изложил ему мое затруднение. Мне повезло: еще немного, и я бы его не застал.
— Как это — не застал?
— Ну, он еще был в Англии.
— А где же ему еще быть, как не в Англии?
— Он мне сказал, что вы не сегодня-завтра отплываете в кругосветное путешествие.
— Нет, нет, я передумал. Мне не понравился маршрут.
— Дживс тоже передумал?
— Нет, он не передумал, зато передумал я.
— Вот как?
Он как-то странно глянул на меня, вроде бы хотел еще что-то сказать, но лишь хмыкнул и продолжал свое повествование:
— Ну вот, стало быть, пришел я к Дживсу и выложил все как есть. Стал умолять его найти выход из этой жути, в которой я по уши завяз. Клялся, что, если у меня ничего не выйдет, я ни в коем случае не стану его упрекать, потому что я уже несколько дней размышляю о предстоящем и вижу, что помочь мне за пределами человеческих возможностей. Поверишь ли, Берти, не успел я выпить и полстакана апельсинового сока, который Дживс мне подал, как он уже нашел решение. Невероятно! Интересно бы узнать, сколько весит его мозг.
— Думаю, немало. Он ест много рыбы. Значит, его осенила удачная идея?
— Удачная? Да просто гениальная! Он подошел к проблеме с точки зрения психолога. В конечном итоге, заключил он, нежелание выступать перед публикой объясняется страхом аудитории.
— Ну, это-то тебе и я бы объяснил.
— Да, но он предложил способ победить страх. Ведь мы не боимся тех, кого презираем, сказал он. Поэтому нужно культивировать в себе высокомерное презрение к тем, кто будет вас слушать.
— Культивировать презрение… но как?
— Очень просто. Вы собираете все самое скверное, что только знаете об этих людях, и внушаете себе: «Думай о прыще на носу Смита…», «Не забывай, что у Джонса большие торчащие уши.
..», «Помнишь, как Робинса судили, когда он по билету третьего класса ехал в первом…», «Брауна в детстве вырвало на детском празднике, не забывай…», ну и так далее. И когда вы встаете, чтобы произнести спич перед Смитом, Робинсом и Брауном, страха как не бывало. Вы смотрите на них свысока. Они в вашей власти.
Я вдумался в его слова.
— Понятно. Что ж, Гасси, в теории все прекрасно, но выйдет ли на деле?
— Действует безотказно. Я уже испробовал этот метод. Помнишь мой спич на ужине, который ты устроил в мою честь?
Я вздрогнул.
— Неужели ты в этот миг презирал нас?
— Естественно. До глубины души.
— Как, и меня?
— И тебя, и Фредди Уиджена, и Бинго Литтла, и Китекэта Поттера-Перебрайта, и Барми Фозерингея-Фипса — всех без исключения. «Жалкие козявки, — мысленно говорил я себе. — Взять хотя бы этого недоумка Берти — он же просто ходячий анекдот». Вы для меня были словно музыкальные инструменты, я играл на всех, и мне рукоплескали.
Признаюсь, я разозлился. Какова наглость! Эта дубина Гасси обжирался за мой счет, наливался апельсиновым соком — и в это же самое время презирал меня.
Впрочем, я быстро остыл. Ведь что здесь главное, в конце-то концов? Самое главное, самое важное, в сравнении с чем все остальное просто тьфу, — так вот повторяю, самое главное — это затащить Финк-Ноттла под венец и благополучно отправить в свадебное путешествие. И если б не совет Дживса, то угрозы Родерика Спода вкупе с фырканьем сэра Уоткина Бассета и его взглядами поверх пенсне наверняка полностью деморализовали бы жениха и вынудили его отменить приготовления к свадьбе, после чего он сбежал бы в Африку ловить тритонов.
— Черт с тобой, — сказал я, — мне все ясно. Ладно, я допускаю, что ты можешь презирать Барми Фозерингея-Фипса, Китекэта Поттера-Перебрайта, положим, даже меня — тут я, правда, делаю большую натяжку, — но не можешь же ты выказать презрение к Споду?
— Не могу? — Он громко расхохотался. — Еще как могу. И сэру Уоткину Бассету могу. Поверь, Берти, я думаю о свадебном завтраке без тени тревоги. Я весел, жизнерадостен, уверен в себе, галантен. Ты не увидишь за праздничным столом краснеющего дурачка, который заикается, теребит дрожащими пальцами скатерть и готов сквозь землю провалиться, как любой заурядный жених. Нет, я посмотрю этим бандитам прямо в глаза, и они у меня вмиг присмиреют. Что касается тетушек и кузин, они животики надорвут от смеха. Когда придет время держать речь, я буду думать обо всех гнусностях, которые совершили Родерик Спод и сэр Уоткин Бассет и за это заслужили величайшее презрение своих сограждан. Я про одного только сэра Уоткина такого могу порассказать, анекдотов пятьдесят, не меньше, знаю, ты удивишься, почему Англия так долго терпит этого морального и физического урода. Я все анекдоты записал в блокнот.