— Мало ли болтунов… Это еще даже не кружок.
— Конечно. Но… какой хороший он психолог. В том настрое, в каком я была… Если бы мне предложили полет на Марс без возвращения или на всю жизнь милосердной сестрой в Экваториальную Африку… Я вполне могла бы согласиться. Ты знаешь… я больше скажу. Если бы я и впрямь была русская уроженка Ордуси, то в тот миг… — Она запнулась.
Но Богдан понял.
— Все, молчи, — сказал он. — Забудь. Это ерунда. Издержки народоправства.
— А ты? Тоже забудешь?
— Тоже забуду. Только чуть позже. А ты — теперь же. Ведь с тобой у нас уже все хорошо. Да?
Жанна благодарно заглянула ему в глаза и сказала:
— Да.
— Ну, вот видишь… — сказал Богдан.
Едва выйдя из-за стола, окрыленная, свалившая груз с души Жанна поспешила включить, отпуская с усмешечками шпильки в адрес постановщиков и актеров, свой любимый сентиментально-нравоучительный телесериал из средневековой жизни «Цзинь пин мэй» — «Цветы сливы в золотой вазе».
А Богдан налил себе еще чаю и задумался. То, что рассказала жена, было, может, и не очень важно по сравнению с соборными делами, но существенно. Елюй… Баг сказал, что неискушенного юношу тянуло на подвиги. Если его вот так же психологически срисовали — а после он внезапно исчез… Это уже пахнет не блаженненьким проповедником, а, скажем, целой сектой.
Обеспокоенно вздохнув, Богдан потянулся к «Керулену» и, введя личный пароль, вошел в базу данных Отдела общественного сообразия Александрийской Палаты церемоний.
Он завершил свои скоропалительные разыскания минут через двадцать пять. На сердце полегчало — он ничего не нашел. Ровным счетом ничего, что хотя бы каким-то боком могло намекнуть на существование в улусе организации, свихнувшейся на особости русского народа. Понятно, что случайная встреча с таким вот бродячим увещевателем никак не могла отразиться в сводках и отчетах Отдела. Но неужто, поддайся кто-нибудь на уговоры, подобные тем, что услышала Жанна, окажись он уже среди новообращенных, — он удержался бы от того, чтобы рассказать о новых впечатлениях кому-то из друзей или хотя бы домашних? Ну один, может, и удержался бы, а другой бы точно рассказал. И пошло-поехало… Как говаривал великий военачальник Чжугэ Лян, то, что ведомо двоим торговцам чаем, тут же становится известно даже любимой собачке младшего помощника старшего мясника на деревенском рынке. Раньше или позже какой-нибудь журналист столкнулся бы со странными разговорами или намеками — и уж любая его статья обязательно оказалась бы в поле зрения штатных обдумывателей Палаты церемоний. Раньше или позже поползли бы хоть слухи — а уж они обязательно оказались бы учтены: слава Богу, байгуани [36] пока работают исправно. По слухам совсем не обязательно было бы принимать какие-то меры, но в копилку сведений — чем живут люди, что их тешит, а что, наоборот, вызывает негодование — такие сведения положили бы непременно. Но нет. Степень подпольности секты, если предположить, что она все-таки существует, оказывалась какой-то невероятной, чудовищной. Противуестественной.
Словом, покамест можно было считать, что происшествие с Жанной — не более чем случайность; досадная и выставляющая Александрийский улус не в лучшем свете, но ничего особенного не значащая. Один увлеченный… ну даже если двое-трое… Пока нет явных человеконарушений — они, собственно, в своем праве. Как и любые иные подданные, коим, например, шарахнуло бы в голову ратовать за поголовный отлов антарктических пингвинов с последующим перевозом их в Сахару, поскольку бедным животным среди вечных льдов холодно. В конце концов, никто Жанну силком не тащил за шиворот на какой-нибудь мрачный молебен во славу русского народа… Слава Богу, конечно, что не тащил. Только вот Елюй… Червячок тревоги остался. И Богдан решил завтра, если ничего не изменится, действительно объявить сюцая в розыск. Секта не секта, а человек-то — причем одинокий, за которого некому здесь встревожиться, причем домосед, у которого экзамены на носу, — пропал. Это-то уж бесспорный факт. Безо всяких запароленных баз данных — факт.
Едва Богдан встал, чтобы присоединиться к Жанне хотя бы к концу фильмы и уж вместе пяток минут посмеяться над хитросплетениями семейных дел Симэнь Цина и высокопарными завываниями лицедеев, раздался телефонный звонок. «Баг, наверное», — потянулся к трубке минфа.
Но это оказался отнюдь не Баг.
— Извиняйте за поздний звонок, еч Богдан Рухович, — без предисловий начал следознатец Управления Антон Чу; Богдан сразу узнал его по характерному, чуть протяжному выговору и мягкому южнорусскому «г». И так же сразу понял, что маститый научник донельзя взволнован. — Но дело такое, что заминок не терпит.
— Слушаю вас, еч Антон Иванович, — вновь усаживаясь в кресло, ответил минфа.
— Нет, не так. Я не хочу по телефону. И Рудольф Глебович, он тут рядом со мной, тоже не советует. Мы понимаем, что время для гостеваний совершенно несообразное, но мы оба хотели бы прямо сейчас приехать к вам. Посоветоваться маленько.
Богдан глубоко вздохнул.
— Жду вас, драг ечи, — сказал он.
Апартаменты соборного боярина ад-Дина,
22-й день восьмого месяца, вторница,