— Ну-ну, — Баг на всякий случай принюхался к Бутушке. Бутушка и вовсе окаменел. Нет, вроде спиртным не пахло. — Вы оказали большую помощь следствию, — автоматически проговорил он и повернулся ближнему вэйбину: — Доложите есаулу.
Апартаменты Богдана Руховича Оуянцева-Сю,
20-й день восьмого месяца, отчий день,
раннее утро
По давней александрийской привычке расположившись для непринужденного общения не где-нибудь, а на кухне и плотно прикрыв дверь, единочаятели некоторое время мрачно молчали. Богдан сосредоточенно заваривал чай; Баг вертел в пальцах помятую, за ночь почти опустевшую пачку «Чжунхуа».
— Как Жанна? — спросил он.
— Спит. — Коротко ответил Богдан. — Еле успокоил, — запнулся. — Теменные боли возобновились, пришлось снотворной травы заварить. Не каждый день все же на голову люди падают. А Стася твоя — держалась молодцом. Ты есть хочешь, еч?
— Нет, я к Ябан-аге заскочил.
— Может, лучше кофею?
— Нет. Чай.
Богдан поставил на стол блюдо печенья с кунжутом. Сел напротив Бага.
— Ну, рассказывай.
— Ты не поверишь, драг еч, — Баг с легким кивком принял чашку и достал сигарету. — Можно?
— Да кури! — Богдан вскочил, торопливо пересек кухню и растворил левую створку окна. Повеяло утренней свежестью, и стал слышнее слитный, стремительный шелест повозок, безмятежно летящих в этот ранний час по названной в честь древнего богатыря-степняка улице Савуши. «В славном месте апартаменты у еча, — мельком подумал Баг. — Зелени много, а русские, лесные души, это любят. Парковые острова чуть не под окнами… »
— Так вот… — Баг закурил. Богдан в растерянности оглянулся вокруг в поисках чего-нибудь, пригодного под пепельницу, но друг опередил его, достав свою роговую походную. — Нам на головы свалился не кто-нибудь, а соборный боярин Александрийского Гласного Собора Ртищев Христофор Феодорович. Кавалер Меча, правлению помогающего, второй степени, между прочим.
Богдан перекрестился:
— Господи, помилуй! Это который из дана народовольцев?
— Вот-вот, драг еч. Страшное дело. Бояре не каждую ночь из окон прыгают.
— Прыгают?
— Пока по всему получается, что он сам собою в окно кинулся.
Там Крюк приехал, он нынче поставлен за срединою города надзирать… Так вот. Чужих в апартаментах не было. Неприятностей жизненных у боярина не было. Звонков странных или там безымянных писем… Все как обычно. Ртищев вернулся с данского совещания в приподнятом настроении. Поужинал, пошел в кабинет работать. Писал, судя по всему, какую-то речь, про необходимость снижения налогов. Голосование же на днях… И вот представь, заклинивает его на слове «позволит» — там компьютер остался включенный и слово это несколько раз подряд написано, — и боярин, никому ни говоря ни единого «прости-прощай», прыгает из окна. Сам. Жена в соседней комнате, а он… Никому ничего.
Баг замолчал.
— Да-а-а… — протянул задумчиво Богдан и отхлебнул чаю. — Хорошая ночка… Как на грех. Только вчера я вам про то самоубийство загадочное рассказал — и нате…
— Я, признаться, тоже об этом подумал. Очень похоже.
— Очень.
— Но тут еще непонятнее.
— Почему?
— Потому что в кабинете… — Баг щелкнул зажигалкой, прикуривая. — В кабинете у него икона висит.
— То есть ты хочешь сказать…
— Да. Именно. Судя по всему, Ртищев был истовый христианин. И супруга подтверждает… За стол без молитвы не шел, за компьютер без молитвы не садился… И — сам руки на себя наложил.
— Грех-то какой… — только и сумел выдохнуть Богдан.
— Ага. Не укладывается это как-то у меня в голове: христианин — и вдруг самоубийство.
Богдан вновь сел на место и в молчании уставился на свою чашку. Баг кашлянул.
— Есть еще две вещи…
— Ну? — вскинулся Богдан.
— Первая: что-то он жег перед самоубийством. Книгу какую-то. Какую именно — пробуют установить, научники работают первоклассные. Да и Крюк — парень хваткий, все там перевернет и, если есть какая зацепка, найдет всенепременно. Но — пока так: просто книгу. По опросу домашних можно считать, что жег сам, а по времени — похоже, непосредственно перед прыжком.
— Значит, это не помутнение душевное и не минутный хандровый срыв.
— Да вот похоже, что так. Что-то более сложное и непонятное. И второе. Это уж я сейчас под утро выяснил. Крюк со своей бригадой, наверное, в эту сторону копать не начали… — Баг запнулся, затянувшись поглубже сигаретой. Не хотелось ему углубляться в эти скользкие материи, видит Будда, не хотелось. Но делать было нечего. — Когда проект челобитной этой, налоговой-то, был предложен, Ртищев… как бы это… был одним из наиболее ярых ее противников. А слово его большой вес в Соборе имеет, он — один из наиболее влиятельных народовольцев…
— Мне ли не знать!
— Ну да, ну да. Так вот, седмицы три назад в одночасье он вдруг делает резкий поворот и из ярых противников становится столь же ярым сторонником. Просто-таки враз.
— Матерь Божья… — пробормотал Богдан потрясенно. — Но ведь, значит…
— Значит, — глядя в сторону, нехотя ответил Баг.
— Политика, — чуть брезгливо произнес Богдан.
— Политика, — чуть брезгливо произнес Богдан.
— Весьма вероятно, — бесстрастно уронил Баг.
Богдан тяжко вздохнул и, поднеся чашку к губам, сделал несколько глотков.