Настоятеля собора святой Анны о своем желании посетить город и погостить в нем пару дней дерптский епископ предупредил заранее. Он знал, что священник опять начнет жаловаться об отпадении прихожан в лютеранскую ересь, о скупости тех, кто продолжает хранить верность католической вере, о засилье православных церквей — но другого способа быть в курсе всех местных слухов и новостей, кроме как длительного, дружелюбного общения с местным занудой у епископа не имелось. А кавалер Иван все равно никуда не денется. Он надавал слишком много обещаний и набрал слишком много денег, чтобы теперь отказаться от своего похода.
* * *
Купцы пару раз пытались завести разговор о том, чтобы проводить алхимический опыт тайно, без посторонних глаз, но Анри дю Тозон стоял на своем, требуя присутствия на трансмутации всех достойных горожан и священника — причем, как добропорядочный француз, священника именно католического. К середине второго дня партнеры смирились, послали слугу к отцу Лицию с письмом от барона, и стали приглашать гостей на вечер. Единственная льгота, которую предоставил им ученый дворянин — это право самим решать, кто из обитателей Гапсаля является достойным и богатым человеком, а кто недостоин ни малейшего внимания.
На холодный чердак, отделенный от осеннего уличного холода только слоем уложенной на кровлю черепицы, слуги внесли большой стол и несколько кресел. Здесь, кутаясь в накинутый поверх атласного вамса древний гарнаш, барон дю Тозон и провел половину ночи, вглядываясь в небо через прицел медной астролябии, и покрывая положенный на стол чистый лист чуть сероватой бумаги длинными столбцами цифр и непонятных значков.
О юной супруге хозяина дома он старался не думать — но чем больше он гнал ненужные мысли, тем настырнее лезли они в голову. Барон раскладывал на столе древние толстые манускрипты, монтировал в стороне от деревянных предметов железный столик с жаровней и ножным мехом, готовил щипцы, крюки и пинцеты, а в памяти всплывали то долгий взгляд спускающейся с лестницы Регины, то ее тихий голос, когда за обедом она спрашивала его о погоде в Италии, ее зовущая улыбка и красноречивый взгляд через плечо.
Опытный путешественник, привыкший знакомиться с людьми и быстро понимать их намерения, Анри знал, что может хоть сейчас постучаться в дверь ее спальни… Увы, молодая женщина провела всю ночь в комнате мужа.
Но даже если бы это было не так — стоило ли ставить свои отношения с купцом, давшим ему кров и возможность произвести сложный опыт в зависимость от случайной прихоти? Когда он разбогатеет, то сможет посвятить хоть все свободное время на поиски симпатичных созданий и развлечения с ними, а сейчас… Нет, забыть, забыть!
— Вы здесь, господин барон? — француз вздрогнул, повернувшись к входному люку и увидел поднимающихся на чердак Курста Болева и его жену, накинувшую на плечи поверх платья шерстяную клетчатую виллайну.
— Разумеется, мсье Курст, — кивнул барон, пытаясь смотреть в сторону, но все равно ощущая на себе горячий взгляд женщины.
— К сожалению, ночью было облачно, и при наблюдениях пришлось испытать некоторые трудности, дожидаясь моментов, когда видны необходимые звезды. Но расчеты закончены. Теперь я могу совершенно точно сказать, что сегодня, в два часа семь минут наступит благоприятное время для опыта трансмутации. Больше того, я смог определить наилучшие дни и часы для алхимических опытов в вашем городе на ближайшие пятнадцать лет. Первый из таких дней наступит через полтора месяца, следующий через три месяца после первого, потом благоприятных дней сразу несколько в течение трех недель, затем перерыв… Впрочем, здесь все записано.
Француз разворошил разбросанные по столу бумажные листы, выбрал один из них и протянул его купцу. Тот взял, стал просматривать выписанные столбиком даты и часы, старательно делая заинтересованное выражение лица, а барон поймал себя на мысли о том, что пытается угадать: носит ли госпожа Регина, согласно французской моде, под нижней юбкой пурпурные шелковые кальсончики с вышитыми желтой нитью вензелями.
Анри дю Тозон раздраженно тряхнул головой и отвернулся к окну.
— Городской оружейник покупает для своей кузни не древесный, а земляной уголь, господин барон, — положил листок обратно на стол купец. — Говорят, он плох для печей, у которых из-за него прогорают колосники. Но, может быть, он подойдет для вашего опыта?
— Да, разумеется, — встрепенулся ученый. Это будет лучше всего.
— Сейчас, я прикажу принести вам ведро этого угля для оценки, — хозяин дома перевел взгляд на супругу. — Постарайся не донимать господина барона глупыми вопросами, дорогая.
— Я буду молчать как рыба, Курст.
Купец спустился в люк.
— Я вас действительно отвлекаю, господин барон? — молодая женщина отошла от люка и, склонив голову на бок, с улыбкой посмотрела на ученого.
— И очень сильно, мадам. При виде ваших глаз, ваших губ, ваших волос я не могу думать ни о чем, кроме как о счастливце, имеющем право прикасаться к ним, целовать их. Имеющем право обнимать этот стройный стан, видеть эти плечи… Простите, мадам Регина, вы сами спросили меня об этом, а я очень не люблю лгать.