Я влетаю носом в остатки бараньей ноги. Зубы мои рефлекторно дергаются, и нежная мякоть барана начинает таять в моем рту. У нее соленый привкус. Это привкус моей крови, и в этом баране застрял мой сломанный зуб.
— У кого, козел, воровать вздумал? — шипит амбал.
Я в ужасе завожу глаза. Я, кажется, понял. С чего я взял, что этот петух Асмодей сотворил барана? А если он его украл? А откуда же ему красть барана, как не этажом ниже?!
— А?а…
Это я глотаю барана вместе с собственными зубами.
И тут внезапная мысль пронзает меня: а «капуста»? Откуда эта паскуда взяла баксы? Тоже украла? Откуда? Не в хранилища же Токобанка он, сволочь, смотался за баксами? У кого в этом городишке самые крупные баксы?
Я открываю глаза. Мои ребята лежат в позе издохшего карпа. Двое амбалов раскрывают дипломат, имеющий место быть на диване.
— Шеф, — кричат они, — это не грины, тут книжки!
Проклятая черная инкунабула летит на пол и довольно чувствительно трахает меня в ухо. Ничего. Меня сейчас еще и не так трахнут. И не только в ухо. И не только книжкой.
— Шеф, — кричит третий, выволакивая из?под кровати дипломат с баксами, — нашел.
Все. Точно. Гад Асмодей спер баксы там же, где барана — у Леши Горбуна!
— Вниз их, — командует красный пиджак. Кто?то заводит мои руки назад и защелкивает на них наручники. Кто?то вытаскивает из?под меня «ТТ». Меня берут за ноги и тянут вниз. Я еду, как макаронина, разбитая параличом, и пересчитываю головой ступеньки. На десятой ступеньке моя голова, переусердствовав, пытается пересчитать стальные шишечки, из тех, которыми к ступенькам крепятся стержни, придерживающие ковер, и мир гаснет, как выключенный телевизор.
Все.
Тайм?аут.
Hard disk failure .
No boot device available.
Я лечу в мир, где один наш год считается за один их день.
* * *
Через некоторое время я открываю глаза. Я лежу в ванне. Руки мои скованы браслетами и заведены за проходящую мимо трубу. Мне за шиворот из крана хлещет холодная вода. Голос в вышине произносит:
— Мишка, прикрути кран. А то утопнет.
Поток воды превращается в капли. Водопроводная труба шипит и хрипит, как это бывает в самой обычной квартире пенсионерки?ветерана ВОВ.
Я знаю, что будет дальше. Обычно в таких ситуациях я нахожусь по ту сторону ванны. На этот раз моя очередь.
Задница моя заткнула сливное отверстие в ванне, и я лежу почти по подбородок в воде. Мне нестерпимо холодно. Кто?то вытаскивает меня из ванны и швыряет на пол. Скоро меня швырнут не на пол, а в мусорный бак. Наручники с леденящим душу визгом скользят по трубе, и руки мои, нелепо задравшись, кажется, выворачиваются из суставов. Левое плечо точно вывихнуто.
Я трясусь от холода.
— Мокрый, — отмечает чей?то голос, — под себя наделал.
С меня действительно льет, но это, братцы, вода.
— Не дождетесь, — говорю я, — чтобы Ходжа под себя делал. Уж я лучше на вас нассу.
Это я зря. В моем положении следует помалкивать. Я кругом виноват. Недоглядел за бригадой. Где этот, как его, Асмодей? Плевать мне, что он дьявол! «беретту» мне, «беретту» для Асмодея! Ах, его не берет «беретта», ах, он существо нематериальное? Тогда святой воды мне! Полный боезапас!
— Холодно ему, — говорит кто?то.
— Ничего, — говорят мои банщики, — сейчас высушим и выгладим.
Я приподнимаю глаза.
Надо мной стоит все тот же красный амбал: это он волок меня из ванной.
Энтузиаст сушки и глажения стоит чуть слева. В руках он держит старый добрый утюг.
— Ты чей? — говорит амбал, наклоняясь ко мне и помахивая перед носом какой?то ксивой.
— Братцы, — хриплю я, — я из бригады Князя. Ошибочка вышла… Идиот у нас тут завелся… Позовите Горбуна…
И делаю вид, что отключился. Амбал пинает меня ногой, но я остаюсь недвижим, как стрелка спидометра в выброшенном на свалку «Запорожце».
Хлопает дверь. Я остаюсь в ванной один. Амбалы, видимо, пошли за Горбуном.
Я лежу в холодной луже и с ужасом думаю, во что я вляпался. Сейчас придет Горбун. Что я ему расскажу? Что его чемоданчик спер чужак? Какой чужак? Бес? Какой бес? Ах, с рогами и копытами? Из преисподней? Ты с каких пор на колесах сидишь, падла?
И тут меня обжигает мысль. Книги! Горбун взял книги! Положим, он догадается, что это книги Князя. Положим, Князь и Горбун помирятся. За чей счет? За мой счет. Я поссорил двух воров. Что со мной будет, догадаться нетрудно. Хуже бывает только с чиновником, который поссорил два банка.
Я вновь открываю глаза. Моему взору предстает маленькая, гнусная гостиничная ванна с сантехникой «made in Тьмутаракань». Стены выложены кафелем. На черном шнуре качается выключенная лампочка. Наверху, в стене, форточка размером с книжку?покетбук. Стекло закрашено масляной краской, но форточка раскрыта, и в комнате довольно светло. Внезапно я слышу шум крыльев, и в форточку просовывается голова черной вороны.
— Привет, ясновельможный пан, — говорит ворона, — ты жив?
— Асмодей! Сукин сын! Это ты?
— Я, ясновельможный пан.
— Живо! Вытащи меня отсюда!
Ворона вспархивает в комнату и цепляется когтями за водопроводный кран.
Фррр! Он стремительно увеличивается в размерах. Черт! Он превращается в змею! Анаконду!
Но в ту секунду, как я это понимаю, змея пропадает, и на ее месте сидит кролик.