Вполне славные крисы из Мальтана.
Можно кое-что подобрать из стилетов.
Копья — дерьмо.
Раздолье для любителей ятаганов.
Рустенские сабли — подделка.
Есть приличные бретты с чашкой в «пол-яйца».
В глубине лавки хозяин, бойкий толстячок, обсуждал с клиентом достоинства охотничьей шпаги. Клиенту нравился длинный и прочный клинок, расширявшийся к острию на манер лопаточки. И рукоять нравилась. Но поперечная чека, вставленная в отверстие лопаточки, ему казалась недостаточно надежной.
Хозяин же уверял, что чека несокрушима, как Овал Небес.
— Слона удержит! Дракона!
— Так уж и дракона… — сомневался клиент.
— Левиафана!
Охотничья шпага мало заинтересовала Джеймса. Такие в Реттии называли «свинскими мечами», и ходили с ними не на слона, и уж тем более не на дракона, а на дикого кабана.
Должно быть, клиент — страстный любитель кабаньей печенки…
Он повертел в руках тяжелый палаш-зульфикар с раздвоенным острием и вернул обратно на стойку. Палаш не вдохновил, несмотря на экзотичность «жала». Разочаровал и легкий фламберж с волнистым лезвием — главным образом, ценой. Метнув в мишень три кинжала бахарской работы, один за другим, Джеймс состроил кислую мину.
И наконец взял ту бретту, на которую положил глаз еще при входе.
«Никогда не стоит явно демонстрировать свой интерес, — учил его дед. — Кто бы на тебя ни смотрел, в открытую или исподтишка, враг или торговец, оставайся невозмутим. Впрочем, дорогой внук, не в коня корм. Это понимаешь только с годами…»
Джеймс тайком улыбнулся.
Мы, циники, и в молодости бесстрастны, как скала.
Он сделал пару пробных выпадов, глубоких и нарочито медлительных. Взял ряд небрежных парадов: приму, терцию, круговую секунду. Со стороны могло показаться, что молодого человека атакуют шквалом секущих ударов. Завершилась серия уклонением одновременно с глубочайшим passadosotto, при котором левая рука оперлась о пол.
Получилось недурно.
Очень длинный и тяжелый клинок бретты позволял на рипосте удачно сыграть корпусом, выдергивая оружие в другую плоскость.
— Не ахти, — сказали за спиной.
Не оборачиваясь, Джеймс повторил всю серию, от первого выпада до завершающего рипоста с passadosotto. На этот раз он в финале довел дело до крайности, буквально стелясь над землей и далеко отставив назад левую ногу.
Острие бретты ударило в опору стойки с кинжалами.
— И тем не менее, — сказали за спиной. — Я не о вас, сударь. Вы чудесно владеете клинком. Но эта бретта слишком тяжела для таких игр. Есть риск получить по голове. Или по руке. Скорость — великое дело.
— Возможно, я получу по голове, — спокойно ответил Джеймс. — А возможно, кое-кто получит славный укол в локоть. Или ладонь доброй стали в правый бок. На вашем месте я бы не был столь категоричен…
И повернулся к незваному советчику.
* * *
Разумеется, это был не хозяин лавки.
Хозяин бы себе никогда не позволил фамильярности.
Это был клиент.
В определенной степени, выражаясь слогом трубадуров, Джеймс смотрел в зеркало. Любитель «свинских мечей» оказался с ним одного роста. И сложен был примерно так же: сухой, гибкий, подвижный. «Звоночек», шутил дедушка Эрнест, находясь в добром расположении духа.
Одевался клиент не по баданденской — скорее по южно-анхуэсской моде. Хубон на волосяной подкладке, формой напоминающий доспехи; широкие, туго простеганные штаны до колен. На плечи «охотник», как молча прозвал его Джеймс, набросил короткий плащ. Голову венчала шляпа с узкими полями.
Но что касается лица, то зеркало оказалось кривым.
Лицо под шляпой подходило скорее бюргеру-пивовару, мало гармонируя с телосложением записного дуэлиста. Брюзгливый рот, одутловатые щеки. Мешки под глазами. На висках — косые залысины; на затылке волосы собраны в щеголеватый пучок — черно-серебряный, как первый из двух новых камзолов Джеймса. Рябые щеки — последствия оспы или кожной болезни. Шрамик на левой скуле: звезда о семи лучах. Под кустистыми бровями, спрятавшись в норы глазниц, блестели две вишни — влажные, очень темные.
И орлиный нос с нервными ноздрями.
Раньше, беседуя с хозяином, «охотник» стоял к Джеймсу спиной. Молодой человек не мог видеть его лица. Разве что мельком, когда «охотник» слегка поворачивал голову, изучая приглянувшееся оружие. И все равно, казалось, что у него было другое, более подходящее лицо.
А это ему приспособили от случайного чужака, на скорую руку.
Потехи ради.
«Что за дурацкие мысли?!» — одернул себя Джеймс.
В самом деле, для выпускника хомобестиария Шестирукого Кри, человека, одной из трех боевых ипостасей которого был гнолль-псоглавец, он мыслил слишком косно. Если ты видел человеческие лица у птиц, львов и козлов, или бычью морду над мощными плечами богатыря, как у Иржека Чапы, добродушнейшего борца-минотавра, с кем ты выпил после занятий немало сладкого мускателя…
— Желаете попробовать?
В словах Джеймса крылся вызов.
Хозяин лавки благоразумно исчез без промедления. К чему мешать благородным господам делиться друг с другом секретами искусства? Видимо, он сталкивался с подобными случаями не в первый раз. А иногда даже имел от этого кое-какую выгоду.
Но недоверчивый собеседник вдруг улыбнулся, разом сняв напряженность ситуации. Когда рябой улыбался, лицо его становилось гораздо симпатичней, прямо-таки лучась обаянием.