2
«Кто такие эти индейцы? Толпа дикарей! Не зря же Господь полторы сотни лет назад отдал их под власть испанской короны!»
Так говорили между собой солдаты, офицеры, даже священники. Даже сам монсеньор архиепископ! Так думал и говорил сам дон Рамон. В самом деле: что такое толпа плохо вооружённых туземцев по сравнению с регулярной испанской армией, заслуженно считавшейся одной из лучших в Европе? Одно или два сражения — и нет никаких майя.
А вместе с ними и этой постоянной головной боли. Нет, ну надо же — придумали сражаться за какую-то там независимость! Да кто они такие?… И всё опять начиналось сначала.
Дон Рамон был не из тех, что наряжаются в поход словно на парад. Он оказался в Новой Испании не скрываясь от преступлений, совершённых на родине, не будучи в опале и не гонясь за индейским золотом, которое и при жизни Кортеса не было дармовым, а после и подавно. Его послали сюда как офицера, имевшего солидный опыт сражений в Европе. И дон Рамон вёл себя соответственно — как боевой офицер. Зато иные сеньоры офицеры из окружения генерала почему-то дружно вообразили, будто идут на увеселительную прогулку. Эти золочёные кирасы, эти кружева, банты, бархат… Тьфу! Расфуфырились, словно придворные шлюхи! А на едкие замечания дона Рамона и ещё двух-трёх подобных ему боевых офицеров только посмеивались. Мол, эти дикари разбегутся в ужасе при одном слухе о нашем появлении. Дон Рамон ничего не говорил, но если бы сеньор генерал — молодой знатный красавец, наряжавшийся, словно только что явился из Эскуриала — сумел подслушать его мысли… «Разбежаться они может и разбегутся. Могут даже помереть. Но только от смеха, глядя на армию, походящую скорее на путешествующую цыганскую свадьбу». В самом деле: сеньоры высшие офицеры разве только жён с детишками с собой не взяли, а так — все тут. За каждым тащится целый штат прислуги и обоз с сундуками. В сундуках — камзольчики да побрякушки. Куда ж знатным грандам в лес без полка лакеев, в самом-то деле. А уж без бархатного камзола, расшитого золотом, они и под кустом не присядут, вы что! Потаскухи — само собой. Что за армия, если за ней в обозе не едут «весёлые женщины»? Маркитанты. Это хоть насущная необходимость, всем кушать хочется. Но брать с собой егерей и своры охотничьих собак… На кого они там охотиться собрались? На майя? Это не примитивные индейцы Эспаньолы, коих затравили собаками. Майя гордый народ, способный оказать в родных лесах серьёзное сопротивление. И, к превеликому сожалению дона Рамона, убедиться в этом доблестным испанским воинам довелось на собственном горьком опыте. Ведь разгромив несколько майянских отрядов, терроризировавших дороги южнее Веракруса, испанские войска — лучшие из тех, что собрал монсеньор архиепископ со всей Новой Испании! — вошли в леса. На территорию противника.
Глядя на пляшущие языки пламени, дон Рамон позволил себе забыться хоть на какое-то время. Сон почему-то не шёл. Да и какой тут может быть сон? Эти леса — сущие порождения дьявола. Духота, жара, москиты, болотные испарения, вызывавшие лихорадку. А твари, населяющие здешние места? Если насекомые оставляли на руках, лицах и шеях солдат не смертельные, но весьма неприятные укусы, то змеи взяли с испанского воинства свою дань в первый же день, стоило авангарду углубиться в этот зелёный ад. Где-то неподалёку, но вне поля зрения солдат, изредка подавали голос крупные хищные кошки — ягуары. Звери не решались приблизиться к большому скоплению людей, но и не отставали. Надеялись на поживу… Надо было бы взять местного проводника, да где его возьмёшь, если майя — враги? А те немногие добровольцы уастеки, пришедшие с войском, разбирались в тонкостях лесной жизни ненамного лучше испанцев. Дон Рамон, помнится, даже не знал, что сказать, когда у него на глазах умер солдат — его ровесник, ветеран, прошедший не одну кампанию в Европе. Умер ужасной смертью, от укуса змеи… Какой уж там карательный поход по провинции Табаско и освобождение Кампече, о котором изволил говорить сеньор генерал? Истинный ад. Узкие лесные тропки, каждый шаг по которым может оказаться последним. Постоянно отсыревающий порох. Обоз с больными: лихорадка каждый день отгрызала изрядный кусок от боеспособного воинства. Как армия может быстро продвигаться в таких условиях? А уж когда в солдат из-за плотных зарослей полетели майянские тростниковые стрелы с каменными наконечниками… Дон Рамон, вспомнив об этом, лишь зубами скрипнул.
От злости и бессилия. Будь прокляты майя! Будь проклят меднолобый идиот, гордо именующий себя генералом! Зловредные индейцы, пустив стрелу, падали на землю и затаивались, пережидая неизбежный мушкетный залп. А затем спокойно скрывались в зелёном лабиринте, тайны которого им были известны куда лучше, чем испанцам. Индейские стрелы зачастую не убивали, а ранили, но от этого легче не становилось: убитого можно было наспех отпеть и закопать, а раненый отправлялся в обоз, и без того сковывавший армию. И сеньор генерал приказал не тратить порох впустую. Не отвечать на подобные «провокации». В переводе сие означало одно: тебя бьют, а ты утрись и молчи. Ну, и что должны были думать по этому поводу солдаты, не говоря уже об офицерах? К концу одиннадцатого дня злосчастного похода сеньора генерала поминали такими словечками, что он, прознав, позаботился окружить себя охраной.
«Идиот, — дон Рамон как истинный кастильский офицер не говорил ничего такого вслух, но много чего позволял себе думать. — Безмозглый дурак, да простит меня святой Яго. Сунуться в лес без надёжного проводника, со сворой нарядных павлинов… Впрочем, в этом милом местечке весь их блеск быстренько померк, — мелькнула злорадная мысль. — Порастеряли пёрышки. Сидят теперь по палаткам, боятся до ветру сбегать без двадцати человек сопровождения. Поделом!» На месте сеньора генерала… да что там! — на месте монсеньора архиепископа дон Рамон вовсе бы сюда не сунулся. Загнал бы майя в их гиблые леса, выставил бы кордоны, и пусть себе живут как хотят. Не язычники ведь уже, чтят Иисуса Христа и Пречистую Деву. Так нет же: влезли сеньоры, потерявшие из-за восстания майя доходы от торговли маисом и ценным кампешевым деревом. Такой визг подняли — аж за океаном было слышно. Дону Рамону было не привыкать проливать кровь за свою родную Испанию, однако он всегда был большим циником, и понимал, что его кровь для кого-то оборачивается в золото. Здесь это проявилось столь откровенно, что солдаты поневоле начали роптать. Если бы они побеждали, как поначалу, может, и не было бы недовольных. Но сейчас… Как будто майя пока не нанесли им поражения, а армия уже, мягко говоря, не в лучшей форме. Злоба на высших офицеров, злоба на индейцев и страх перед ними же, лихорадка, испорченная еда, усталость от постоянного нервного напряжения… Привалы вместо долгожданного отдыха приносили новые муки: москиты тучами набрасывались на людей, спасали разве что дымные костры. От которых хотелось тут же повеситься: москиты не кусали, зато солдаты задыхались, словно еретики на аутодафе.