Кода она рассказала Джеймсу о вчерашней беседе, тот долго молчал. А затем сказал, что с этого момента Галке действительно придётся играть по правилам «для больших мальчиков и девочек».
— Не слишком ли рано мы выходим в открытое море, Эли? — спросил он. — Мы с трудом отбили атаку всего одной английской эскадры. А ведь есть ещё огромный французский военный флот. Если Людовику разонравится представлять из себя нашего «доброго друга», мы погибнем.
— Да, — на удивление спокойно ответила Галка, ласково проведя ладонью по его щеке. — Мы погибнем. Если у Франции не будет куда более серьёзных проблем, чем мы.
— Это нелёгкий выбор, любимая, — Джеймс обнял её. — Ты знаешь, чего я боюсь больше всего на свете. Без Сен-Доменга не сможешь жить ты. А я не смогу жить без тебя.
— Всем нам рано или поздно приходится делать нелёгкий выбор, мой милый. — Галка, несмотря ни на что, обожала эти моменты — когда, казалось, никто и ничто не может их разделить. Шутка ли — столько лет вместе. — Всем. Даже Жано в свои неполные восемь этого не избежал…
Женщина в мужской одежде и мальчик лет семи или восьми шли по городу. По красивому французскому городу, построенному в тысячах миль от Франции. Такое зрелище могло бы удивить жителей Фор-де-Франс, но не удивляло. Может быть, потому, что эту женщину видят здесь далеко не в первый раз?
Так же, как и в памятном семьдесят четвёртом, эта женщина навестила резиденцию губернатора.
Распоряжался здесь уже не хорошо знакомый ей Жан-Шарль де Баас, а Шарль-Франсуа д'Анжен. Тоже очень хорошо знакомый ей персонаж. Шевалье д'Анжен, которому губернаторский пост достался в качестве компенсации за титул маркиза де Ментенон, отнятый королём и подаренный своей фаворитке мадам Скаррон, даже не пытался скрыть холодное недовольство неофициальным визитом генерала Сен-Доменга. Потому-то этот самый визит и не затянулся. А женщина, которую Фор-де-Франс в семьдесят четвёртом году видел победительницей знаменитого Рюйтера, невесело усмехнувшись, подозвала мальчика и отправилась на кладбище…
— «Франсуа Требютор, контр-адмирал Антильской эскадры. Погиб, защищая город», — громко прочитал Жано. — Ты рассказывала мне о нём. Он был героем?
— И героем, и пиратом, — грустно усмехнулась Галка, присаживаясь на нагретый солнцем камень. — И моим другом.
— Мам, а зачем ты привела меня сюда? — Жано прекрасно знал, что мама ничего просто так не делает, и задал неизбежный вопрос.
— Потому что ты должен знать… — у Галки от волнения перехватило горло. — Когда Франсуа погиб, я дала слово, что воспитаю его ребёнка как своего собственного… Ты и есть этот ребёнок, сынок.
Жано настолько не ожидал услышать это, что не удержался на ногах, сел на камень рядом с Галкой.
— А… кто моя мама? — едва слышно спросил он. — Она тоже умерла?
— Нет. — Самое трудное в таком деле — решиться. Галка же миновала эту черту. — Она жива. По крайней мере, была жива, когда передавала тебя мне.
— Но почему она меня оставила? — мальчик, справившись с первым потрясением, дрожал от непонятной, до сих пор неведомой ему обиды.
— Твои родители не были женаты, сынок. Она… наверное, испугалась, что если вернётся домой невенчанная, с ребёнком на руках, будет плохо и ей, и тебе. — Сейчас Галка погрешила против истины. Аннеке Бонт весьма недвусмысленно высказывалась, что хотела бы смерти своему сыну. В секретной шкатулке у неё лежал её письменный отказ. Но не вываливать же на голову восьмилетнего мальчишки ещё и такое? Он и так чуть не плачет. — Бюрократы, будь они неладны, тогда упёрлись рогом: или записывайте под фамилией матери, или под фамилией усыновителей. Поэтому ты Джон Френсис Эшби, а не Жан-Франсуа Требютор… И вот что, малыш… Я знаю, как тебе сейчас тяжело. Тебе решать, как нам всем быть дальше. Но что бы ты ни решил, знай: мы с отцом тебя любим, и ты навсегда останешься нашим сыном.
Жано, судорожно сглотнув, только молча кивнул.
«Весь в отца. Обеими ногами прочно стоит на земле, — подумала Галка. Без страха ходившая на абордажи, сейчас она до смерти боялась, что приёмный сын её оттолкнёт. Бывало ведь и такое, пусть и не с ней. — Но пусть он лучше узнает это от меня, чем от постороннего человека. И лучше сейчас…»
— Жано — истинный сын своего отца, Эли, — негромко проговорил Джеймс. — А Франсуа, насколько я помню, всегда отличался редкостным здравомыслием, когда речь шла о людях. Мне за него не страшно.
— А я боюсь, — призналась жёнушка. — В моей семье был похожий случай. У маминой двоюродной сестры с мужем не было детей. Хотели взять ребёнка из детского дома. А тут с их другом произошёл несчастный случай, он погиб. Его жена умерла в роддоме. Ну, тётушка с дядюшкой и решили удочерить девочку. Удочерили. До семнадцати лет всё было нормально, у девчонки разве только птичьего молока не было. А потом одна милая соседушка взяла и рассказала Вальке, что она приёмная. Да под таким соусом всё подала, будто у этой Вальки что-то украли… Ты не представляешь, что тут началось! — Галка с язвительной, но невесёлой усмешкой села за стол и, глядя в окно, продолжала: — В чём она родителей своих не обвиняла! «Вы мне никто, вы не имели права мне указывать, как жить!» Ну, и так далее… Знаешь, чем всё кончилось? Эта коза ушла из дому, связалась с какой-то развесёлой компанией, села на иглу…