Вор закурил сигарету. Прикрытый ладонью огонек спички осветил на
мгновение то, что было в нем наиболее выдающегося, — его длинный нос и
торчащие скулы. Вор принадлежал к третьей разновидности. Эта разновидность
еще не изучена и не получила широкого признания. Полиция познакомила нас
только с первой и со второй. Классификация их чрезвычайно проста.
Отличительной приметой служит воротничок.
Если на пойманном воре не удается обнаружить крахмального воротничка,
нам заявляют, что это опаснейший выродок, вконец разложившийся тип, и тотчас
возникает подозрение — не тот ли это закоренелый преступник, который в
тысяча восемьсот семьдесят восьмом году выкрал наручники из кармана
полицейского Хэннесси и нахально избежал ареста.
Представитель другой широко известной разновидности — это вор в
крахмальном воротничке. Его обычно называют вор-джентльмен. Днем он либо
завтракает в смокинге, либо расхаживает, переодевшись обойщиком, вечером же
— приступает к своему основному, гнусному занятию — ограблению квартир. Мать
его — весьма богатая, почтенная леди, проживающая в респектабелынейшем
Ошеан-Гроув, и когда его препровождают в тюремную камеру, он первым долгом
требует себе пилочку для ногтей и «Полицейскую газету». У него есть жена в
каждом штате и невесты во всех территориях, и газеты сериями печатают
портреты жертв его матримониальной страсти, используя для этого извлеченные
из архива фотографии недужных особ женского пола, от которых отказались все
доктора и которые получили исцеление от одного флакона патентованного
средства, испытав значительное облегчение при первом же глотке.
На воре был синий свитер. Этот вор не принадлежал ни к категории
джентльменов, ни к категории поваров из Адовой Кухни. Полиция, несомненно,
стала бы в тупик при попытке его классифицировать. Ей еще не доводилось
слышать о солидном, степенном воре, не проявляющем тенденции ни опуститься
на дно, ни залететь слишком высоко.
Вор третьей категории начал крадучись продвигаться вперед. Он не носил
на лице маски, не держал в руке потайного фонарика, и на ногах у него не
было башмаков на каучуковой подошве. Вместо этого он запасся револьвером
тридцать восьмого калибра и задумчиво жевал мятную резинку.
Мебель в доме еще стояла в чехлах. Серебро было убрано подальше — в
сейфы. Вор не рассчитывал на особенно богатый «улов». Путь его лежал в
тускло освещенную комнату третьего этажа, где хозяин дома спал тяжелым сном
после тех услад, которые он так или иначе должен был находить, дабы не
погибнуть под бременем Одиночества. Там и следовало «пощупать» на предмет
честной, законной, профессиональной поживы. Может, попадется немного денег,
часы, булавка с драгоценным камнем, словом, ничего сногсшибательного,
выходящего из ряда вон.
Там и следовало «пощупать» на предмет
честной, законной, профессиональной поживы. Может, попадется немного денег,
часы, булавка с драгоценным камнем, словом, ничего сногсшибательного,
выходящего из ряда вон. Просто вор увидел распахнутое окно и решил попытать
счастья.
Вор неслышно приоткрыл дверь в слабо освещенную комнату. Газовый рожок
был привернут. На кровати спал человек. На туалетном столике в беспорядке
валялись различные предметы — пачка смятых банкнот, часы, ключи, три
покерных фишки, несколько сломанных сигар и розовый шелковый бант. Тут же
стояла бутылка сельтерской, припасенная на утро для прояснения мозгов.
Вор сделал три осторожных шага по направлению к столику. Спящий жалобно
застонал и открыл глаза. И тут же сунул правую руку под подушку, но не успел
вытащить ее обратно.
— Лежать тихо! — сказал вор нормальным человеческим голосом. Воры
третьей категории не говорят свистящим шепотом. Человек в постели посмотрел
на дуло направленного на него револьвера и замер.
— Руки вверх! — приказал вор.
У человека была каштановая с проседью бородка клинышком, как у
дантистов, которые рвут зубы без боли. Он производил впечатление солидного,
почтенного обывателя и был, как видно, весьма желчен, а сейчас вдобавок
чрезвычайно раздосадован и возмущен. Он сел в постели и поднял правую руку.
— А ну-ка, вторую! — сказал вор. — Может, вы двусмысленный и стреляете
левой. Вы умеете считать до двух? Ну, живо!
— Не могу поднять эту, — сказал обыватель с болезненной гримасой.
— А что с ней такое?
— Ревматизм в плече.
— Острый?
— Был острый. Теперь хронический.
Вор с минуту стоял молча, держа ревматика под прицелом. Он глянул
украдкой на туалетный столик с разбросанной на нем добычей и снова в
замешательстве уставился на человека, сидевшего в постели. Внезапно его лицо
тоже исказила гримаса.
— Перестаньте корчить рожи, — с раздражением крикнул обыватель. —
Пришли грабить, так грабьте. Забирайте, что там на туалете.
— Прошу прощенья, — сказал вор с усмешкой. — Меня вот тоже скрутило.
Вам, знаете ли, повезло — ведь мы с ревматизмом старинные приятели. И тоже в
левой. Всякий другой на моем месте продырявил бы вас насквозь, когда вы не
подняли свою левую клешню.
— И давно у вас? — поинтересовался обыватель.
— Пятый год. Да теперь уж не отвяжется. Стоит только заполучить это
удовольствие — пиши пропало.
— А вы не пробовали жир гремучей змеи? — с любопытством спросил
обыватель.
— Галлонами изводил. Если всех гремучих змей, которых я обезжирил,
вытянуть цепочкой, так она восемь раз достанет от земли до Сатурна, а уж
греметь будет так, что заткнут уши в Вальпараисо.
— Некоторые принимают «Пилюли Чизельма», — заметил обыватель.