Глаза за дверью тихо засмеялись.
Глава десятая
Как каменный лес, онемело,
Стоим мы на том рубеже,
Где тело — как будто не тело,
Где слово — не только не дело,
Но даже не слово уже.
А. Галич
Скилъярд с минуту вертел головой, пытаясь оглядеть себя со стороны, и, наконец, это ему удалось. Дурацкие кожаные штаны до колен сзади выглядели ничуть не привлекательней, чем спереди. Хоть бы пояс выдали, что ли… Скил вздохнул, натягивая на голое тело холщовую безрукавку с пушистой бахромой по подолу, и повернулся к Девоне. Тот уже был одет и выглядел так, словно большую часть жизни он занимался исключительно переодеваниями в каризах Подмастерьев. Везет блаженным… Хорошо, хоть не пытали, не принуждали, ножик вот только отобрали да раздеться заставили. Девоне спасибо — Скил сам мельком видел, как волокли по коридору воющего человека в подозрительно похожих штанах, и если бы не Сырой Охотник, влюбившийся после ночной драки в Упурка, быть бы Скиловой роже такой же синюшной. А рожа у него одна, некупленная, разве что Подмастерья вторую выдадут… Или Девона расстарается.
Когда они спустились с окраины в каризы, Охотник уже очухался и шел почти сам, тяжело опираясь на Скила, а любопытный Девона все норовил забраться к нему под балахон и утащить что-нибудь новенькое для рассмотрения. Когда попытка удавалась, безумец приходил в дикий восторг и засыпал Охотника вопросами и советами. Под конец он поинтересовался, нельзя ли удлинить цепь между двумя кривыми загогулинами, а то перехватывать их неудобно, и Скилу в третий раз по затылку влетает; Охотник посмотрел на Упурка, посмотрел на цепь, тихо застонал и натянул мокрый берет по самые уши. А когда Скила уже мутило от бесконечного хождения по катакомбам, и он в унынии не сразу приметил вооруженную компанию, сидящую у грязной стены и ожидавшую явно их — то Девона и к ним полез со своими головоломными вопросами, и, пока Сырой Охотник шептался с главным, Упурок уже скармливал вконец ошалевшим Подмастерьям свою редиску, и те послушно жевали, и слушали, и кивали, и…
Скила удивило, что встретившиеся им в дальнейшем люди — сопровождающие, приносящие еду, забиравшие одежду — все они были отнюдь не старше самого Скила, разве что на пару-тройку лет, и только лица их выглядели серьезными и хмурыми не по возрасту. Один Охотник казался постарше, да и то ненамного. Впрочем, возраст делу не помеха, и Скилъярд послушно скрипел штанами, натирался пахучими мазями, позволял укладывать волосы в несообразно высокий кокон; и лишь неопределенность положения все время мучила молодого трупожога: кто же они — незваные гости или почетные жертвы? Или и то, и другое? Или…
Скил сунулся было к Девоне, но тот оказался слишком занят для разъяснений: вертелся перед бронзовым диском, перенюхал все коробочки и вообще чувствовал себя явно в своей тарелке. А на озабоченный вопрос о том, что же все-таки их ожидает, Упурок звонко хлопнул себя по кожаной ляжке и радостно завопил: «Играть будем, Скилли! Кушать подано!» — и Скил с интересом обнаружил у себя на физиономии незнакомую глуповатую ухмылку.
А потом снова завиляли нескончаемые переходы, и угрюмый конвой из мальчишек с отсыревшими навечно лицами, и ледяная сосущая тяжесть внизу живота, и жаркое сопение на затылке, а тут еще проклятые штаны никак не хотели расстегиваться…
Их ввели в совершенно неуместный здесь зал со стрельчатыми окнами, за которыми не было неба, за которыми не было мира, за которыми вообще ничего не было; Скилъярд мгновенно прижался к ребристому орнаменту стены и стал испуганно озираться.
А потом снова завиляли нескончаемые переходы, и угрюмый конвой из мальчишек с отсыревшими навечно лицами, и ледяная сосущая тяжесть внизу живота, и жаркое сопение на затылке, а тут еще проклятые штаны никак не хотели расстегиваться…
Их ввели в совершенно неуместный здесь зал со стрельчатыми окнами, за которыми не было неба, за которыми не было мира, за которыми вообще ничего не было; Скилъярд мгновенно прижался к ребристому орнаменту стены и стал испуганно озираться. Девона присел рядом на корточки и принялся постукивать пальцами по собственной груди, мыча что-то нечленораздельное.
В дальней галерее зала находился помост. Невысокий, дощатый помост, в полроста, крытый черным вытертым плюшем, и в середине его крепился на распорках грубо сколоченный деревянный щит. На щите висел распятый человек. Скил узнал его. Это был тот самый собрат по штанам, которого давеча волокли по коридору угрюмые стражи. Истерическое чувство юмора никак не прибавило трупожогу уверенности в завтрашнем дне. И даже в сегодняшнем вечере… Тем более, что зал медленно наполнялся Подмастерьями, и шелест десятков ног ощутимо давил на Скилову вибрирующую психику. Девона глядел на них всех, растекавшихся по залу, глядел на бледные отрешенные лица в ожидании неведомого, на гибкие юношеские тела, и бормотал невнятно себе под нос. Скил пододвинулся, но расслышать смог лишь обрывок фразы, нечто вроде: «…разжигать костры или гореть на кострах. Небогатый выбор. Эх, мальчики, мальчики…»
Вокруг помоста суетились темные силуэты, зажигая свечи, стоящие на высоких подставках с укрепленной сверху крестовиной; свечи никак не хотели разгораться, руки зажигавших дрожали, окружающие Подмастерья вяло переговаривались, и когда внезапно наступила полная тишина — Скил ощутил некую несуразицу, неправильность в происходящем. Он не знал, как должен происходить готовящийся обряд, и что это за обряд, но сами Подмастерья-то знали! Знали, и тем не менее удивленно следили, как скрипит неразличимая до того дверь в тени помоста, как темнота открывшегося проема рождает двоих, выходящих из мрака к горящему под боковой аркой камину; и пляшущие сполохи огня выкатывают трехногий табурет, на который усаживается идущий первым, а спутник его опускается прямо на пол к ногам сидящего, подкручивая колки расчехленного инструмента…