188. Между мною и ими лежит высохшая река. Они больше не приходят в дом — у них нет повода. Я им не заплатила. Хендрик все еще доит слабеющую корову и орошает земли. Анна остается дома. Иногда, с веранды или из окна, я вижу ее красный платок, мелькающий в русле реки. По пятницам вечером Хендрик приходит за своими кофе, сахаром и бобами, беря их из кладовой. Я наблюдаю, как он пересекает двор, идя к дому и обратно.
Я наблюдаю, как он пересекает двор, идя к дому и обратно.
189. Домашние птицы одичали, они ночуют на деревьях. Одну за другой их убили дикие кошки. Выводок цыплят потерялся прошлой ночью. Корм кончается. Я так и не нашла денет. Если они на почте, тогда они для меня потеряны. Но, возможно, они сгорели. А может быть, никогда и не было никаких денег. Может быть, денег не будет, если я не постригу овец и не продам шерсть. В этом случае денег не будет.
190. Так жить нельзя.
191. Не в состоянии спать! я брожу по дому во время сиесты. Я щупаю странную одежду в запертой комнате. Я смотрю на себя в зеркале и пытаюсь улыбнуться. Лицо в зеркале улыбается измученной улыбкой. Ничего не изменилось. Я все еще не нравлюсь себе. Анна может носить эту одежду, а я не могу. Из?за того, что я так долго носила черное, я превратилась в черную особу.
192. Хендрик убивает по овце в неделю. Это его способ взыскать долг.
193. Я встаю утром и ищу, что бы вымыть. Но вещи не так?то быстро пачкаются. Их слишком мало используют, мне нужно дождаться пыли, а пыль падает, когда ей заблагорассудится. Я хандрю; дом сияет.
194. Хендрик стоит у парадной двери, за спиной — его жена.
— Мисс, кофе закончился, мука закончилась, почти все закончилось.
— Да, я знаю. — И мисс все еще должна нам.
— У меня нет денег. Вы в любом случае не работаете, так почему же я должна давать вам деньги?
— Да, но мисс нам должна, разве это не так?
— Нет смысла без конца спрашивать, Хендрик. Я же говорю тебе, что у меня нет денег.
— Да, но тогда мисс должна дать нам что?нибудь еще.
195. Я не в силах продолжать эти идиотские диалоги. Язык, на котором я должна говорить с этими людьми, безнадежно загублен моим отцом. То, что происходит между нами, превратилось теперь в пародию. Я была рождена, когда существовал язык иерархии, дистанции и перспективы. Это был язык моего отца. Не скажу, чтобы мне хотелось говорить на этом языке, у меня вызывает печаль его дистанция, но это все, что у нас есть. Я могу поверить в существование языка, на котором говорят влюбленные, но не могу его себе представить. У меня не осталось слов для обмена, в значимость которых я могла бы верить. Хендрик наклоняет голову и тайком усмехается каждый раз, как предлагает мне старые обороты речи. «Мисс, мисс, мисс!» — говорит он мне в лицо; «Я знаю тебя, ты дочь своего отца», — говорит он, прикрыв рот рукой; «Ты единоутробная сестра моей жены, там, где лежал твой отец, я лежу тоже, я знаю этого мужчину, его следы остались в моей постели». «Ты, ты, ты», — поет Анна Маленькая у него за спиной, когда мне ее не видно.
196. Хендрик появляется наверху, надо мной, на лестничной площадке у двери чердака, в одежде моего отца. Это нелепо! Он принимает позу: упирает руки в бедра и выпячивает грудь.
— Ну и ну! — кричит ему Анна Маленькая снизу.
— Немедленно сними эту одежду! — Я не могу этого допустить, он слишком далеко заходит. — Я сказала, что ты можешь взять кое?что из старой одежды хозяина, но эта одежда не для тебя!
Он бросает плотоядный взгляд на жену, игнорируя меня.
— Хендрик! — ору я.
— Эй! — говорит Хендрик. Протягивая руки и делая на площадке пируэт.
— Ну и ну! — отвечает ему жена, заливаясь восторженным смехом.
Он взял белую хлопчатобумажную рубашку без воротника, лучший атласный жилет, брюки из твида и даже хорошие черные сапоги. Еще несколько рубашек перекинуты через перила.
Что я могу сделать с этой парой? Я так одинока, и я женщина! Я карабкаюсь вверх по деревянной лестнице. Это моя судьба, и я должна с этим покончить.
Смех замирает. Мои глаза оказываются на уровне его сапог.
— Мисс! — Слышу ли я наконец ненависть в его голосе? — Мисс, давайте же, скажите старому Хендрику: мисс хочет, чтобы он снял одежду хозяина?
— Я сказала, что ты можешь взять старую одежду, Хендрик, но эта одежда не для тебя.
— Сколько же еще этих дурацких слов должна я произнести, когда мне хочется завыть и застонать?
— Мисс хочет, чтобы я снял эту одежду? Я загнана в ловушку. Мне хочется заплакать. Сколько же еще мне нужно вынести, прежде чем они оставят меня в покое?
Хендрик начинает расстегивать брюки. Я закрываю глаза и опускаю голову. Мне нужно быть осторожной, если я попытаюсь спуститься по лестнице задом наперед, то определенно оступлюсь и упаду.
— Эй, смотрите! Смотрите, наша мисс, смотрите! — В голосе его определенно звучит ненависть. Горячие слезы текут по моим щекам, хотя глаза закрыты. Вот мое наказание, оно пришло, и я сейчас должна его вынести. — Ну же, не бойтесь, наша мисс, это всего лишь мужчина!
И так мы долго стоим, замерев, как на картине.
— Перестань, ты делаешь ей больно, — Анна Маленькая тихо подает голос снизу, спасая меня. Я открываю глаза и вижу, что она с любопытством смотрит прямо мне в лицо. Она женщина, и поэтому она милосердна. Является ли это универсальной истиной? Осторожно переставляя ноги, я спускаюсь задом наперед по лестнице и бреду мимо нее в дом. Они делают из меня врага, но почему? Просто потому, что у меня нет для них денег?