Он не знает, куда девать свою шляпу, — я беру ее у него из рук.
— Вправду, мсье? Вы мне их покажете?
— Конечно.
Я действую с расчетом — я надеюсь, что, пока он их рассматривает, он будет молчать. Ныряю под стол, выталкиваю коробку к его лакированным ботинкам и кладу ему на колени охапку почтовых открыток и снимков — Испания и Испанское Марокко.
Но по его открытому, смеющемуся лицу вижу, что горько ошибся, надеясь заткнуть ему рот. Он бросает взгляд на вид Сан?Себастьяна, снятый с горы Игуэльдо, осторожно откладывает его на стол и несколько мгновений молчит. Потом вздыхает:
— Ах, мсье, вам повезло. Если верить тому, что говорят люди, путешествия — лучшая школа. Вы согласны, мсье?
Я делаю неопределенный жест. К счастью, он еще не договорил.
— Наверно, это переворачивает всю душу. Если бы мне довелось однажды куда?нибудь поехать, мне кажется, перед отъездом я описал бы на бумаге все мельчайшие черточки своего характера, чтобы, вернувшись, сравнить — каким я был и каким стал. Я читал, что некоторые путешественники и внешне и внутренне изменялись настолько, что по возвращении самые близкие родственники не могли их узнать.
Он рассеянно вертит в руках толстую пачку фотографий. Берет одну и, не глядя, откладывает на стол; потом напряженно всматривается в следующий снимок, на котором изображена статуя святого Иеронима с кафедры собора в Бургосе.
— А вы видели в Бургосе Христа в звериной шкуре! Есть очень любопытная книга, мсье, об этих статуях в звериных шкурах и даже в человечьей коже. А черную Мадонну? Но она, кажется, не в Бургосе, а в Сарагосе? А может, такая есть и в Бургосе? И паломники целуют, правда ведь — я говорю о сарагосской? И на плите, кажется, сохранился след ее ноги? А плита в каком?то провале? И матери толкают туда своих детей?
Не разгибаясь, он двумя руками толкает воображаемого ребенка. Ни дать ни взять — отвергает дары Артаксеркса.
— Ах, мсье, обычаи — это… это такая занятная штука.
Задохнувшись, он выдвинул в мою, сторону свою огромную ослиную челюсть. От него несет табаком и стоячей водой. Его прекрасные блуждающие глаза блестят, как огненные шары, а редкие волосы обвели череп запотевшим венчиком. В его черепной коробке самоеды, люди племени ньям?ньям, мальгаши и жители Огненной Земли справляют самые диковинные обряды, поедают своих престарелых отцов и детей, до потери сознания кружат на месте под звуки тамтама, предаются исступлению амока, сжигают своих мертвецов, выставляют их на крышах, пускают по течению в лодках с горящим факелом, совокупляются с кем попало — мать с сыном, отец с дочерью, сестра с братом, увечат, оскопляют себя, растягивают губы с помощью плошек, облепляют чресла фигурами чудовищных животных.
— Как по?вашему, можно вслед за Паскалем повторить, что обычаи — это вторая натура?
Он впился своими черными глазами в мои, он вымаливает ответ.
— Как когда, — отвечаю я.
Он переводит дух.
— Вот и я так думаю, мсье. Но я себе не доверяю — для этого надо прочитать все.
Однако следующая фотография приводит его в экстаз.
— Сеговия! Сеговия! — радостно вопит он. — Я читал книгу о Сеговии. — И не без достоинства добавляет: — Забыл фамилию автора, мсье. У меня бывают такие провалы. На… Не… Нод…
— Этого не может быть, — живо возражаю я. — Вы дошли только до Латернь…
Я тут же пожалел о своих словах: ведь он никогда не рассказывал мне, по какому методу он читает книги, это, наверно, тайная мания. И в самом деле, он смутился, плаксиво выпятил толстые губы.
И в самом деле, он смутился, плаксиво выпятил толстые губы. Потом наклонил голову и с десяток открыток перебрал в полном молчании.
Но через полминуты я вижу, что его распирает неудержимый восторг — он лопнет, если не выскажется.
— Когда я закончу свое образование (я кладу на это еще шесть лет), если мне разрешат, я присоединюсь к студентам и преподавателям университета, которые ежегодно совершают поездку на Дальний Восток. Мне надо бы уточнить кое?какие сведения, — произносит он елейно, — и еще мне хотелось бы пережить что?то неожиданное, новое, словом, прямо говоря, какие?нибудь приключения.
Он понизил голос с плутовским видом.
— Приключения какого рода? — удивился я.
— Да какие угодно, мсье. Например, ты случайно сел не в тот поезд. Сошел в незнакомом городе. Потерял бумажник, по ошибке тебя арестовали, и ночь ты провел в тюрьме. По?моему, понятие «приключение» можно определить так: событие, которое выходит за рамки привычного, хотя не обязательно должно быть необычным. Говорят о магии приключений. Как вы считаете, это выражение справедливо? Я хотел бы задать вам один вопрос, мсье.
— Какой?
Он покраснел и улыбнулся.
— Может, это нескромно.
— Ну а все?таки?
Он наклоняется ко мне и спрашивает, полузакрыв глаза:
— У вас было много приключений, мсье?
— Кое?какие были, — машинально отвечаю я, резко отстранившись, чтобы уклониться от его гнилостного дыхания. Я ответил ему машинально, не подумав. В самом деле, обычно я, пожалуй, даже горжусь тем, что пережил так много приключений. Но сегодня, не успев произнести эти слова, я разозлился на самого себя: мне кажется, я солгал, не было у меня в жизни ни единого приключения, или, вернее, я просто не знаю, что это слово означает. И в то же время на меня наваливается та самая тоска, которая охватила меня четыре года назад в Ханое, когда Мерсье уговаривал меня поехать с ним, а я молча уставился на кхмерскую статуэтку. И рядом снова оказалась МЫСЛЬ, та самая огромная белая масса, от которой мне сделалось тогда так мерзко — четыре года она мне не являлась.