В кабине головного КрАЗа зажегся свет. Я пригнулся к окошечку и сумел разобрать знакомые черты. Снова Катя, бывшая проститутка и нынешний идеолог «Стоящих рядом» собственной персоной. Я отчетливо различал шрамы на ее лице, видел хищный блеск ее глаз. Неправы те, кто утверждает, будто характер человеку дается один раз при рождении и меняться в течение жизни не может, — они просто не знают, какие чудеса может сотворить с психикой бетонный подвал в заброшенной лесной сторожке. Катя переродилась полностью. В сеансах Присутствия я видел запутавшуюся в жизни девушку, тщательно скрывавшую за показной наглостью отчаяние, сомнения, панику. Сейчас же ее обезображенное лицо дышало уверенностью в своей правоте и холодным азартом охотника, подносящего нож к горлу стреноженной жертвы. Да, я не любил Чука и Гека и всю их философию, но следовало признать, что именно благодаря таким качествам побеждают в войнах, строят финансовые империи и выигрывают президентские выборы. Есть только ты и твое единственно правильное мнение. Все остальное — чепуха, мусор, который можно и нужно безжалостно смахнуть в канаву… А ведь я сочувствовал Кате и был готов голыми руками разорвать на части ее мучителя. Вполне возможно, через некоторое время она проделает подобную операцию со мною. Нет, прав все-таки Свин, утверждавший, что людей нельзя любить. Их можно ненавидеть, можно пользоваться ими, лучше всего — соблюдать нейтралитет. Так спокойнее, так лучше. Будешь сочувствовать, проявишь участие — рано или поздно получишь нож в спину. Закон? Я почти готов был согласиться, что да, закон…
Дверца кабины КрАЗа со скрипом отворилась. Катя спрыгнула на землю. Я увидел в ее руках пластмассовый мегафон милицейского образца. Она поднесла устройство ко рту и громко выкрикнула:
— Привет, беглецы!
Я несколько растерялся. То, что Катя решила поговорить, само по себе неплохо: значит, она не настроена на молниеносную атаку и чего-то хочет. Пока торг да дело — может подоспеть вертолет. И тогда обороняться будет как-то веселее. Но как разговаривать с ней при таком ветре? Не выходить же на открытый простор: Катя могла позволить себе подобную браваду, имея за спиной пару сотен автоматчиков, я — нет.
— Тебе что, матюгальник нужен? — спросил меня дядя Миша.
— Да. Можем выиграть несколько минут за разговорами.
Сторож протянул мне видавший виды мегафон с жестяным помятым отражателем, потрескавшейся рукояткой и обрывком дерматинового ремешка, на котором это чудо было положено носить через плечо. Им воспользовался дядя Миша, когда мы подъехали к лагерю.
— Бери, пользуйся, — протянул мне мегафон дядя Миша. — Вещь хорошая, надежная. Эх, помню, гонял я, бывалоча, через него пионеров…
Я осторожно приблизил динамик ко рту:
— Привет, агрессоры!
— Мы не агрессоры! — жизнерадостно отозвалась Катя. — Мы принесли вам мир и спокойствие!
— Не могу припомнить хотя бы одну войну, которая не начиналась бы с этих слов! — крикнул в динамик я. — Что вам нужно?
— Поговорить!
— Говори, мы внимательно слушаем!
— Разговор серьезный!
— Тогда кричи громче!
— О важных вещах не кричат, о них шепчут на ухо! — назидательно отреагировала Катя.
— Желаешь аудиенции?
— Ты очень догадлив. Наверное, был отличником в школе… Ну так что, встретишься со мной?
Я опустил мегафон и попытался отыскать хотя бы одну причину, способную вытолкнуть меня из укрытия под дула сотни автоматов. Попытка успехом не увенчались — как ни крути, но выходить за ворота смысла я не видел. Очень здорово в. этой ситуации мог помочь Свин: просканируй он ауру, залезь в головы не Кати, так ее ближайших помощников — и мы узнали бы, чего они хотят. Но мой офицер по-прежнему не выходил на телепатическую связь и в пределах видимости не появлялся.
Между тем Катя довольно правильно истолковала мое молчание и издевательски засмеялась в свой динамик:
— Боишься? Не доверяешь мне?
— Тебе, может, и доверяю, — ответил я, — а вот твоим людям — нет.
— Да вы, батенька, дипломат… И достоинства не потеряли, и рисковать не стали.
— Дипломат не дипломат, а говорить нам с тобою лучше через мегафоны. Так будет спокойней для нас обоих…
— Да не бойся ты, — успокаивающе произнесла Катя. — Не буду я тебя подставлять. Сама пойду к вам для разговора. Только скажи своему снайперу, чтобы с дерева слез. Не люблю я, когда люди на деревьях сидят. Не по-человечьи это, по-птичьи… Того и гляди, нагадит сверху…
— Ладно, мы тебя ждем, — сказал я в мегафон, после чего вышел из сторожки и знаками показал Горану, чтобы он покинул свое укрытие. Все равно его позиция потеряла стратегическую важность. Если его увидела Катя, увидели и все ее бойцы. И даже если у них нет снайперской винтовки, сотня автоматов легко сметет с дерева любую цель, тем более такую хрупкую, как человеческая плоть…
Горан, хмурясь, слез с дерева. Мы подошли к воротам и отодвинули засов калитки. Затем распахнули ее и стали по обе стороны от калитки — так, чтобы нас в дверной проем не мог подстрелить кто-нибудь из нападавших.
Катя шла медленно, словно по подиуму. Остроносые лаковые сапожки уверенно разбрызгивали потоки воды, струившиеся по асфальту. За ее спиной на почтительном расстоянии следовали двое мужчин, в одном из которых я узнал первого парня девушки, а по совместительству — владельца казино-ловушки Сафонова.