Это был приказ готовить замок Левиур к длительной осаде.
Дилгус пребывал в мучительном раздумье. Ему хотелось уцелеть в мясорубке войны. И хотелось сохранить говорящую голову. В том, что Оракул рано или поздно вознаградит своего владельца, он почти не сомневался. Так же как в том, что тот нуждается в преданности. Но в отличие от многих других шут стремился не к богатству и власти. Желание Дилгуса было гораздо более сложным, и за его исполнение он был готов заплатить любую цену…
Когда прискакал гонец от Левиура с приказом готовить замок к осаде, горбун понял, что времени на размышления уже не остается. Он принял все меры к тому, чтобы Оракул не испытывал неудобств при переезде.
Сосуд с головой покоился в ящике, обложенный несколькими слоями мягкой ткани, а ящик был надежно прикреплен к седлу. По другую сторону лошадиной спины его уравновешивал почти такой же ящик, набитый магическими побрякушками, в изобилии скопившимися в комнате шута за долгие годы. Некоторые из них были не совсем бесполезны, но в глазах человека несведущего ничего не стоили.
В тревожной суете никто не обратил особого внимания на отъезд шута. Несмотря на наступающую ночь, в замок продолжали въезжать телеги с продовольствием, дровами, кольями, камнями, глиной и множеством других вещей, без которых жизнь взаперти продлилась бы недолго. Сюда же стекались местные крестьяне со своим примитивным оружием.
Полная луна освещала землю и неспокойное осеннее море. Ветер нещадно трепал пламя факелов и жидкие волосы на непокрытой голове Дилгуса.
Его лошаденка не спеша миновала решетку и простучала копытами по подъемному мосту. Спрятав голову под капюшоном накидки, Дилгус улыбнулся своим мыслям. Слуги Левиура суетились вокруг, а он спокойно и без помех вывез из замка самое главное сокровище герцога…
Шут преодолел расчищенный пологий склон перед замком, на котором не было ни одного местечка, где мог бы затаиться враг, и поехал по лесной дороге на север. Подальше от Болотного Кота с его дьявольским оружием, подальше от безумца Левиура и от Преподобного Тексора, знавшего о Дилгусе больше, чем тому хотелось бы.
Шута распирала беспричинная радость. Впервые в жизни он действовал на свой страх и риск, впервые освободился от власти герцога. Это тоже была завуалированная месть за нанесенное увечье и за долгие годы унижений, но Дилгус не осознавал того, что мстит. Близость Оракула затуманивала его разум. Однако радость его оказалась преждевременной.
Тем временем черный клин тяжеловооруженных рыцарей стаи врезался в оборонительные порядки белфурцев. Расстреляв все снаряды из оружия, добытого в Кзарне, оборотни перешли к рукопашной схватке. Их было не так уж много, но атака оказалась стремительной и внезапной. Фланги клина медленно раздвигались, подобно раскрывающимся крыльям, подминая под себя всадников Белфура, бегущих лучников, арбалетчиков и копьеносцев. Место убитого оборотня тут же занимал воин из второго ряда атакующих, и стальная стена казалась несокрушимой.
Холодное сияние луны озаряло жуткий пейзаж, на котором исполняла свой вечный танец многоликая смерть. Прокатившись, волна оборотней оставила позади себя изувеченные тела, воющих от боли раненых, утопающих в крови и не сумевших выбраться из-под груды доспехов превращенных.
Впереди, на самом острие клина орудовал мечом барон Гха-Гул. Слившись с конем, он, казалось, стал продолжением четвероногого тела. Его черные волосы развевались, как конская грива; лицо, забрызганное чужой кровью, искажал звериный оскал; пена стекала из уголков рта…
Меч древнего рыцарского клана жил своей собственной жизнью. Рука Олимуса следовала за клинком бессознательно, и это не раз спасало его от смерти. Он отражал удары из темноты, удары, похожие на вспышки слепящего света, и меч барона рвался навстречу чужим клинкам раньше, чем их видели его глаза.
Сзади и сбоку Гха-Гула прикрывали сыновья Стражей Пределов — оборотней, владевших высшими военными титулами в Земмуре, за исключением членов королевской семьи. Для них это была упоительная битва. Да и сам Олимус не ощущал полученных ран; запах крови распалял его, как хищное животное; время исчезло из долины, залитой лунным светом и озаренной вспышками взрывов…
Стены города и ненасытные рты городских ворот были уже совсем близко. Барон знал, как важно ворваться туда на спинах отступающих, ибо для длительной осады у него не осталось людей и снарядов. Когда защитники Скел-Могда были обращены в бегство, он рискнул раздвинуть фланги, и атакующий клин превратился в тонкую подкову, охватывавшую город от юго-западной до юго-восточной окраины. Передовые отряды оборотней глубоко вклинились в смешавшиеся порядки белфурцев, разделяя их черными ветвящимися трещинами. Концы трещин жадно тянулись к воротам.
Подкова охватила четыре въезда в город. Два из них были запечатаны прежде, чем оборотни достигли их и откатились, поливаемые со стен дождем стрел. Возле двух, остававшихся открытыми, завязалась наиболее жестокая схватка.
Когда король и герцог решили пожертвовать частью оставшихся снаружи войск, было уже поздно. В любом случае последние из отступавших были отданы на растерзание оборотням, и их гибель стала вопросом времени.