Он поднес руку к карте. Из нее исходил столб холода и поднимался вверх… Тексор почувствовал примерно то же самое, что чувствовал, лежа на крыше замка, и тотчас же накрыл Оракула другими картами. Несколько минут он сидел в оцепенении, раздумывая, не уничтожить ли творение собственных рук. Но отсутствие риска означало неведение. Пройдет немного времени — и, может быть, он увидит что-то более конкретное.
Тексор осторожно отыскал карту герцога. Она соответствовала карте Императора в обычной гадательной колоде. Глаза Левиура, которого он изобразил с прямым надменным взглядом, были закрыты. Что означали закрытые глаза?..
Раздраженный множеством загадок, Тексор отбросил колоду. Оставшейся жизни наверняка не хватит, чтобы разгадать их все. Преподобный понял, что тоска по той ясности, которая пронзила его на пороге вечности, навсегда поселилась в нем.
Охваченный этой тоской, он вышел из дома и велел своим людям сворачивать временный лагерь. Оставив несколько человек для наблюдения за замком, Тексор вернулся в свою резиденцию в Скел-Могде.
Его отчет, написанный вскоре на тайном языке Ордена, был неутешительным, но Преподобный не слишком переживал об этом. Потому что знал: к тому времени, когда курьер доберется до Тегинского аббатства (если вообще доберется), в Белфуре произойдут необратимые перемены.
Глава двадцать третья
Пробуждение ненависти
Госпожа Лейна Солнак доживала свой век в небольшом поместье под Скел-Могдом. Прискорбные события почти двадцатилетней давности разбили ее жизнь.
Она не запомнила ночь родов. Утром ее, полуживую, нашли лежавшей на испачканных кровью простынях. Ковры в спальне тоже были пропитаны кровью. Здесь же находились трупы двух сиделок и лекаря Димарка со смертельными ранами, нанесенными стилетом. Удавка в руке лекаря и исчезнувший перстень наводили на определенные размышления, но тогда ей было не до них — ее ребенок бесследно исчез.
Двор не простил ей этих странных обстоятельств, и она в полной мере познала, что такое травля с улыбками на устах. Последней каплей явилось то, что герцог был не слишком огорчен таинственным исчезновением младенца, хотя и проявил некоторое беспокойство, опасаясь шантажа. Прошло некоторое время, и он вообще забыл о ребенке.
Госпоже Солнак пришлось распроститься со светской жизнью. Она сделала это без сожаления. У нее не осталось друзей, а единственный близкий человек стал ей безразличен. В провинции она быстро лишилась столичного блеска, превратившись в очень одинокую и меланхоличную женщину. Она постарела, и ее красота увяла, чтобы уже никогда не расцвести вновь.
Ее немногочисленные слуги считали Лейну безразличной ко всему. Так оно и было, если не считать одной навязчивой мысли, то и дело посещавшей ее на протяжении долгого времени. Она знала, что Димарк был человеком Левиура. Тогда что означала удавка в его руке?.. Лейна цепенела, пугаясь того, к чему могли привести подобные мысли. Не находилось человека, который поставил бы все на свои места.
Старый шут герцога Дилгус появился в поместье Солнак в конце чудесного осеннего дня, когда фруктовый сад шумел под теплым ветром, сбрасывая желтые листья, а дым костров приносил с собой приятную горечь. Все это удивительно гармонировало со старым домом и увядающей хозяйкой.
Дилгус не видел Лейну с тех пор, как она перестала принимать герцога, — то есть очень давно. До этого они соблюдали «нейтралитет», хотя госпожа Солнак настороженно относилась к сомнительным шуткам дурака. Он же считал ее женщиной наивной и неспособной на решительные поступки.
Теперь оба постарели, и все ошибки молодости, главная из которых — нетерпимость, остались в прошлом. Однако шут понимал, что боль прошлого еще ощутима и все можно испортить одним неосторожным словом.
Его встретил старый слуга, имени которого он уже не помнил, и проводил к госпоже. Лейна принимала в большой комнате с темными шторами, где царили полумрак и мягкие оттенки зеленого и серого. Островок покоя, которому не была подвержена только смятенная душа…
Хозяйка была в платье пастельно-розовых тонов, лишенном излишеств и украшений. В ее волосах серебрилась седина. Дилгус склонился перед нею, но она ласково обняла его. Мягкая ладонь коснулась горба и не отдернулась. Он ощутил легкий цветочный аромат духов.
— Вы помните меня, госпожа?
— Конечно, Дилгус, но не верю своим ушам. Ты стал вежливым и официальным! Где твоя дерзость? Что-то случилось?
— К сожалению. Я не посмел бы вторгаться в вашу частную жизнь, если бы нам всем не грозило вторжение гораздо более страшного врага.
Он увидел, как омрачилось ее лицо. Улыбка стала напряженной и заметно похолодела.
— Я слышала, что болтают слуги. Ты говоришь о какой-то войне на юге?
Дилгус колебался. Он все еще хотел сохранить королевство и все еще сомневался, послужит ли этой цели смерть герцога. Однако на самом деле он уже стал марионеткой Оракула, и его визит преследовал совсем другие цели.
Однако на самом деле он уже стал марионеткой Оракула, и его визит преследовал совсем другие цели. Мертвая голова, спрятанная в замке Левиур, сильно запутала все дело, и шут не был уверен ни в чем. Он даже не знал точно, чего хотел добиться от госпожи Солнак.
— Да, — ответил он наконец. — Война на юге. Оборотни приближаются к Белфуру. Их ведет человек, родившийся в Скел-Могде.