Вскоре затихли пустые хлева да голые подворья. Пришел черед вещам. Обвешается бедняцкий отряд оружием своим и к новой усадьбе крестьянской приступит.
Обвешается бедняцкий отряд оружием своим и к новой усадьбе крестьянской приступит. Спору тут нет. Обругает кулаком и давай потрошить сундуки да амбары.
Платье шелковое часто прямо при хозяйке надевали с прибаутками.
Тащили на белый свет шутники медные самовары, хорошую посуду и все такое. Любили и золото, у кого было, найти в тайнике. Искали прекрасно.
А что? Времени у веселого бедняка много. Коров не пасти. Цельный божий день, бывало, усадьбу перетряхивали. Наверняка рано или поздно все ценное повыгребут.
Прячь ни прячь, а при таком особом внимании да заботе о чужом добре-богатстве уже не скрыться.
Деревня, все на виду.
Переберут чердак, щели все протычут. Полы широкие поднимут. Погреба глубокие прогребут. Стайки да сараюшки, и те шерстили до последнего.
Скорехонько являлись на свет заветные тряпицы с царскими деньгами да кольцами-серьгами.
Шустро доставали ироды тусклого блеска золотой песочек. Словно нюх какой дал им Бог на всякое драгоценное имение. И самородок золотой не упрячешь, догадывались.
Разорили таким макаром всех поселян. Да, да, всех, почитай, обобрали до нитки. Стали наши люди от хлеба зависеть совершенно. Стали с голоду пухнуть.
Придут от властей, прикажут все сдавать ценное, а потом утром обыск.
Очистят избу, так сказать, для новой жизни. Освободят от старых пережитков — царских пожитков. Чтобы не думалось о темном жирном прошлом.
Пришли так однажды и к нашему крепкому хозяину-дедушке. Шел про Константина верный слух, что намывал он во свою прежнюю царскую жизнь на Богунае вдоволь чистого золота.
Славился Константин из Сокаревки таким редким даром-талантом. Драгоценности в земле находить. Был он природным рудознатцем. Даже не учился нигде, а видел в хрустальном ручье таежном самородное золото. Мы, простые люди, мимо пройдем, подумаем, что в ручейке блеснуло стекло бутылочное. А Константин узнает настоящий сырой изумруд. Обрадует своих чудесною находкой. Оттуда и повелось его благополучие.
Да, видно, пришел ему срок. Подстерегли однажды новые власти красную зорьку. Нагрянули во всеоружии разоблачать-раздевать кулацкую душу.
Но надо сказать, и дедушка не промах был. Почувствовал на своем добре хищные взгляды. Решил еще загодя воспротивиться общему разорению.
Закрылся тихонечко в сараюшке ото всех и домашним ничего не сказал, мастерил или жег что-то очень долго. Так и не узнали в семье, что делал.
Заметила только бабушка, что исчезло из дому все золото. Исчезли и кольца венчальные, и серьги, и запас песочка драгоценного, и крупные самородки.
Будто ветром сдуло. Спрашивать не стала. Хозяин — барин, спору нет.
Забарабанили поутру в двери архаровцы с наганами да саблями на тощих боках. Смеялись над стариком-кулаком. Открыла им бабуля с молитвой. Отодвинули лихие гости ее подальше и принялись обирать избу с краю. Рылись начальники усердно и копались по всем углам. Трудно им было, больно богатый дом попался.
Вынести сразу все невозможно. Устали сердечные за день. Смеялись до обеда, но к вечеру задумались.
Ладно там, платья шелковые да самовары первыми утянули.
Но про самое главное ни слуху ни духу. Пропало кулацкое золотишко. Не нашли, нет песочка. Где кольца? Где серьги? Исчезло богатство. Куда?
Вызвали архаровцы хозяина на строгий допрос. Вдруг встал рудознатец природный на смерть в отказе. Грозили ему наганами, угрожали всякими смертями. А он затаился. Говорит одно — не знаю и молчит. Хоть убейте.
Хоть убейте. Усмехались поначалу. Штучки кулацкие известны. Не уйти от комбедовских ищеек никому.
Протрясли деда-хозяина и жарко взялись за дом. Распотрошили на совесть. Отыскали со зла даже мышиные гнезда. Вывернули все до крысиных берлог. А сокровищ золотых нет нигде. Ищите ветра в поле. Наставили под вечер на деда упрямого страшный наган и щелкнули даже для острастки. И все зря. Молчит кулак, словно воды в рот набрал.
Порешили тогда отправить его в уездный застенок для несговорчивых. Авось выбьют там из него золотишко. Отправить-то легко туда человека, да обратно дороги уже не было. Пропал наш дедушка-хозяин где-то на исправительных каторгах.
Пришло еще чудом от пропащего единое последнее письмо-весточка. Пишет-просит наш родитель, чтобы исполнили родные его последнее желание на белом свете. Сберечь дом и никогда его не продавать вовеки.
Запомнила верная жена из того письма те заветные слова. Не горюйте, мол, обо мне, а только, главное, дом наш ни за что не продавайте, никогда.
«Как бы ни было тебе, дорогая жена, трудно и голодно. Дом мой твоим должен быть, это моя последняя воля. Прощайте».
Претерпела семья рудознатца много всякого горюшка. Быстро беда за бедой налетела. Кипела жизнь котлом. Успевай только уворачиваться, такие щепки на всю державу летели. Вернулась его семья в родной дом из ссылки полными новыми людьми. Голыми да босыми.
Запряглись понемножку лямку в местном колхозе тянуть. Тащилось новое житье-бытье бедняцкое веками, а не днями. Скучать некогда стало. Свести бы концы с концами на кусок хлебушка. Привыкли только к такой тощей жизни, а тут мира не стало. Вдруг война пришла. Подмела хозяев со дворов. Работали за троих.