Убив Джучи, перессорились они, разделяя наследство великого Чингисхана.
Никогда больше не было мира в золотом шатре чингизидов. Не заметили за склоками и разборками царевичи, как разрушилась, распалась собранная их отцом империя.
Воистину, алчность может расправиться с мудростью, но не заменит свет мудрости черное зло безумной жадности!
Навсегда ли ушел секрет железа таежных людей? Возродят ли его потомки?
ЗОЛОТОЙ СОН
В местах таежных наших в давние времена множество птицы разной водилось. На крупных птиц охотились взрослые, а на рябчиков и перепелок отправляли детей охотиться.
Стоял погожий сентябрьский денек. В большой крестьянской семье отправил отец сына своего Илюшу рябчиков добыть. Переправил мальчика на правый берег Кана, наставления дал отцовские.
«Силки поставишь на холмах вдоль бережка, как учил. Да не жадничай, крошни охотничьи наберешь, и будет. Закоптим рябчиков на зиму».
Сам отец занимался вторым укосом, не до рябчиков ему. В старые времена хозяйства большие держали, коров по пять. В магазин не с руки ходить было, да и ближний магазин в селе Рыбное находился. Там и станция железнодорожная была. Потому крестьяне сами себе пропитание добывали, по магазинам не ходили.
Денек удался солнечный, радостный.
«Илюша, — говорил отец. — Вечером за тобой на лодочке приеду, на бережку ожидай!»
Отчалила лодочка от причала, на правый бережок поплыла. Взмахнули весла быстрые, помахал Илюша отцу рукой. Подождал мальчик, пока лодка к быстрине отплывет, и пошел по тропинке. А тропинка вдоль бережка вьется, по лугам и полянам прибрежным, осыпям скальным.
Илюше интересно подальше пройти, посмотреть, что за дальней горой будет?
Тайга или гора?
Медведями разлеглись повсюду зеленые холмы, взбираются на них тропки таежные, заповедные. Увидал Илюша птичку поползень, остановился в удивлении. Птичка крошечная, маленькая, меньше воробушка серого. По стволу огромному вверх бежит, будто не ствол под нею, а землица ровная. Добежит до вершины и назад спускается, лапками малыми за смолистую кору держится.
Солнышко припекает, цветут поздние колокольчики, травы душистые пахнут. Хорошо!
Прошел Илюша до устья речки Богунай. Искупался. На песочке полежал. Потом разобрал охотничье снаряжение. Отправился на ближние холмы, силки поставил, как отец учил его.
Через недолгий час петли проверил, а в них рябчиков полным-полно. Сложил их в крошни, а одного решил зажарить себе на обед. Выпотрошил птицу, вымыл в речке. Когда стал полоскать тушку в воде речной, увидел, что блестят в зобу у рябчика желтые зернышки, переливаются на солнце блеском невиданным.
«Дивную пшеницу птица склевала!» — подумал Илюша. Прибрал он зернышки в тряпицу, спрятал в сапожок. Устроил рябчика в костерок жариться, а сам удочки наладил, рыбку половить. Как пошел клев, забыл Илюша о желтых зернышках. Вытаскивал рыбины одну за другой, на траву складывал. Пришлось из прутьев талины плетешку сделать, не унести в руках дары речные.
Приехал вечером отец на лодочке. Погрузили крошни с рябчиками, корзину с рыбой и домой возвратились.
Хорошо бы все закончилось, если бы не заболел молодой добытчик. Слабость в ногах случилась, встать не мог утром.
Слабость в ногах случилась, встать не мог утром. Голова разболелась, глаза воспалились.
Позвали знахаря старого, врачевателя народного. Дедушка напоил молоком Илюшу, положил на голову полотенце со льдом, стал разговаривать: «Где Илюша день проводил? Где рыбку удил?» Рассказал мальчик, как захотелось посмотреть, что за дальним холмом растет, как рябчиков ловил не там, где отец сказывал. Вспомнил про зернышки: «В сапожке, в тряпице зернышки лежат блестящие!»
Достал лекарь тряпицу, развязал, рассмотрел зернышки диковинные. Задумался старик, помолчал. Говорит после: «Золотые зернышки добыл Илюша. Да не в добром месте найдено! Старые люди давно знают, еще от зырян молва прошла, речка Богунайка капризная. Во всякое время года разная вода течет. То тихо ведет себя Богунай, никто от его воды не болеет. То, напившись воды его хрустальной, к Богу уходят люди. Потому и прозвали место это Богунай, дорога к Богу, на тот свет, значит».
Дедушка сам по воду сходил, на ключик дальний. Принес ведерко, перед Илюшей поставил: «Пей воду чистую, сколько сил достанет, выведет вода яд неведомый, яд Богуная!»
С тем и ушел лекарь, а Илюша прилег на подушки и задремал… Тревожно спал Илюша, даже во сне болели у него ноги, казалось, кто-то невидимый, злобный бьет по косточкам ног и рук.
Вдруг отошла боль, затихла. Увидел Илюша: девушка к кровати подходит. Девушка высокая, чернобровая, с пронзительным взглядом смородиновых глаз. Косы темные, блестящие, не убраны под платок, по одежде бегут, до земли растекаются. Камушки самоцветные в косах сверкают, голубыми искрами горят. Одежда на девице белая, шелковая. На плечах накидка из кружева, золотой нитью плетенного. Блестит кружево золотое, глазам больно. Зажмурился Илюша.
«Не бойся меня, Илюша! — промолвила девица голосом нежным, ласковым. — Зовут меня Дарьей, землицы здешней хозяйка я!» Взяла девица его за руку, мягко, незаметно. Поднялся Илюша, как и не болел вовсе. Ведет она мальчика за собою по двору дома крестьянского, по улице, по тропинке, прямо к речке Кану. Идет Илюша, удивляется: ничего не болит, да и хорошо ему, будто маменька родная за руку ведет. Подошли к быстрой воде, а красавица не остановилась, на воду ступила и его за собой повела. Не успел Илюша спросить, как же сквозь волну поплыву? А они уже на другом бережку стоят, и смеется Дарьюшка. Вместе прошли холмы зеленые, на взгорочек, где рябчиков ловил. Стоит на нем кедр, молнией разбитый.