— Они спорят, стоило ли тащить сюда женщину. Одни говорят, «Ансар-Меджлис» наградит их, когда они убьют ее. Другие говорят, что изнасилование проститутки не имеет никакого отношения к делу и что вожди «Ансар-Меджлиса» рассердятся за то, что они напали на бригадира и других правоверных. Они говорят, их вожаки прибыли сегодня через Главные и что они покарают всех, кто рискует так безрассудно. А те, первые, отвечают, что им плевать, потому что их братья прошли на станцию, и что теперь Майк Бенсон и все, кто стережет тюрьму, умрут. Скоро, говорят они, их братья выйдут на свободу, и тогда они переловят всех храмовников, что толпятся вокруг шлюхиного святилища на Малой Агоре. А их старший говорит, чтобы этот кончал быстрее, что у него яйца горят и что он хочет получить свое, пока она не умерла от того, что в ней побывало слишком много мужчин.
От холодной ненависти, горевшей в глазах юного Гасима, Скитеру сделалось не по себе. Он махнул обоим мальчишкам, отзывая их подальше от угла, потом отвел туда и свой отряд, чтобы их не услышали. Едва слышным шепотом он обрисовал свой план:
— Там их слишком много, чтобы бросаться на них с нашими силами. Мы добьемся только того, что они убьют Бергитту, а возможно, и нас. Надо выманить часть их сюда, разделить их. К нам идет подкрепление, но мы все равно не знаем сколько. Рассчитывать мы можем только на себя.
Семеро взрослых и двое детей…
Но они должны действовать. Да поможет им Бог, им нужно действовать, потому что время на исходе — и для бедной Бергитты тоже.
* * *
Они встретились в грязном, неуютном маленьком пабе под названием «Рог изобилия» на углу Дорсет-стрит и Криспин-стрит. Как и в ночь убийства Полли Николз, Джон Лахли тщательно загримировался. Джеймс Мейбрик оказался весьма полезен при приобретении грима и бутафорских причиндалов, причем делал он это в магазинчике, принадлежавшем одному из новых клиентов Лахли, популярному актеру театра «Лицей», в котором как раз шла модная американская пьеса «Доктор Джекил и Мистер Хайд». Пьеса пользовалась огромным успехом; зрители валом валили на нее в поисках острых ощущений.
Ощущения, которых искали в эту ночь Лахли и Джеймс Мейбрик, нельзя было назвать иначе, как острыми. Лахли переглянулся с Мейбриком через наполненное табачным дымом помещение паба, удостоверился, что тот узнал его, несмотря на фальшивые бороду, бакенбарды и шрам, и незаметно кивнул в сторону двери. Мейбрик, глаза которого уже горели от возбуждения, расплатился за свою пинту горького и вышел. Лахли не спеша допил свою кружку и тоже вышел в ночь. Мейбрик молча ждал его на противоположной стороне улицы, прислонившись к кирпичной стене ночлежного дома.
Мейбрик заглянул ему в глаза, и Лахли ощутил, как участился его пульс. Возбуждение Мейбрика заразило и его. Торговец хлопком раскраснелся, даже не зная еще, какую женщину предстоит им убить сегодня. Одного сознания того, что Лахли ведет его к новой жертве, хватало, чтобы возбудить его сверх всякой меры.
Одного сознания того, что Лахли ведет его к новой жертве, хватало, чтобы возбудить его сверх всякой меры. Телеграмма, которая вызвала Мейбрика из Ливерпуля в Лондон, гласила: «Процедуры в пятницу. Все как в прошлый раз».
Эта телеграмма, давшая толчок к их нынешней встрече, должна была наконец поставить точку в этой затянувшейся истории с восемью проклятыми письмами принца Альберта Виктора. Четыре Лахли получил от Моргана… одно от Полли Николз… и три остальных еще до утра окажутся в его руках, полученные от Энни Чапмен. Три убийства — Моргана, Полли Николз и Энни Чапмен… на два больше, чем он рассчитывал, ввязываясь в эту идиотскую историю. Он изо всех сил пытался не вспоминать пророчества его прекрасной пленницы: и шестеро найдут смерть из-за писем его и чести…
Он просто не мог позволить себе верить в это, каким бы ни был источник этого пророчества. С другой стороны, Джеймс Мейбрик представлял собой более чем удачное орудие для достижения целей Лахли. Собственно, Мейбрик показал себя самым замечательным орудием в умелых руках Лахли. Сумасшедший — да, конечно. Однако когда дело дойдет до свидетелей и шантажистов, это сумасшествие будет как нельзя более кстати. То, что он сделал с Полли Николз после того, как голыми руками задушил ее, внушало ужас. Газеты до сих пор продолжали визжать про «Убийцу из Уайтчепла», а все узкие грязные улочки Ист-Энда полнились слухами. Страх — страх в глазах каждой жалкой шлюхи, промышлявшей на этих улицах, сладкой музыкой отзывался в душе у Лахли. У него был более чем хороший повод желать этим женщинам мучительного конца. Жалкие, безмозглые потаскушки, тыкавшие в него пальцем и смеявшиеся своими беззубыми ртами, когда он проходил мимо…
Лахли даже жалел, что не имел удовольствия лично покарать эту маленькую грязную шантажистку Полли Николз. Он неплохо потешился в последние часы жизни Моргана, он получил уйму удовольствия и жалел, что отдал Мейбрику все наслаждение от убийства этой алчной шлюхи, Полли Николз. Он пытался представить себе, каково это было — взрезать ее этим блестящим острым ножом, и пульс его начинал биться чаще. «На этот раз, — пообещал он себе, — я сам убью ее. Будь я проклят, если все удовольствие достанется Мейбрику, этому проклятому маньяку».