А теперь представьте себе конференцию демократической партии США и вполне взрослых людей, рыдающих навзрыд под впечатлением насквозь демагогической (почти не уступающей Геббельсу) речи лощеного, щеголеватого политика-миллионера о страданиях безработных. Какой же все-таки неистощимый запас наивности у этих людей! Соответственно поражают нас своей наивностью и западные «проблемы». Еще читая о них в советских газетах, пожимаем мы плечами в недоумении. Кроме чувства зависти и досады, ничего не вызывают эти проблемы в душе советского человека, напоминая лишь все тот же анекдот о бедном Мойше. Полуголодный, невыспавшийся, набегавшись по хозяйству в своем нищем местечке, бредет Мойше в школу и там почти спит от усталости. «А скажи-ка, Мойше, сколько ног у таракана?» — говорит учитель, важно расхаживая по классу. «Мне бы ваши заботы, господин учитель», — вздыхает Мойше.
Ну, в самом деле, что же еще нам сказать, слыша жалобы на пробки в часы пик, на диеты и страдания миллионов люден от ожирения, на «общество потребления»? Мы-то потребляли бы с удовольствием — было бы что! Ну, не нравится — не потребляйте. В чем проблема-то? На кого же вы жалуетесь? На себя?
«Потребительство» всерьез здесь причисляется к язвам капитализма, как будто при социализме человек питается цветочным нектаром, словно пчелка. Особенно достается рекламе, которой приписывается магическая сила, якобы контролирующая современное общество. Не знаю: может, наш советский опыт отучил нас верить рекламе, и мы выработали к ней иммунитет. (У нас ведь рекламируют только то, что никуда не годится, — хорошее и так раскупят, только шепни, что оно есть.) Я лично с удовольствием смотрю рекламы по телевидению — они забавны, сделаны часто с выдумкой и юмором, Но ни одного случая не помню, чтобы реклама заставила меня купить что-то мне ненужное. Здешние же люди — как малые дети, увидавшие игрушку: войдя в магазин купить зубную пасту, выходят, лишь растратив всю наличность. А потом жалуются на «общество потребления».
Согласно русской пословице «сытый голодного не разумеет»; но ведь и голодный сытого тоже. И, приехав на Запад, не сразу соображает человек, что «они», «иностранцы», «люди Запада» — это теперь и мы. Новая жизнь требует привычки.
Взять хотя бы масштабы проблем. В СССР, скажем, если ваш город уже несколько месяцев не видел мяса, никому даже в голову не придет называть это «проблемой» или, того хлеще, «кризисом». Советские газеты в лучшем случае назовут это «временными трудностями». Здесь же что ни день, то «кризис». С непривычки нам его никак не разглядеть. Читаешь, например, в газетах: «Энергетический кризис». Не какие-нибудь трудности. Кризис. «Черт! — думаешь себе. — Значит, совсем плохо дело». Но, подлетая, скажем, к Нью-Йорку, первое, что видишь, — зарево света, будто кто-то в шутку атомную бомбу взорвал. Все светится и сияет. Где только можно было фонарь прицепить — прицепили; что только можно было зажечь — зажгли, чтоб не впотьмах писать о кризисе…
Наверно, у нас слишком живое воображение. Когда слышишь выражение «кризис городов», невольно представляешь себе нечто вроде «последнего дня Помпеи»: мятущиеся толпы обезумевших людей, пожарища, грохот рушащихся зданий. А уж что такое правительственный кризис, мы себе даже и представить не можем, разве что в виде перестрелки между членами кабинета министров.
Страсть к преувеличениям здесь невероятная, а любая мелочь принимает драматический оттенок. Я далек от мысли следовать здешней моде и упрекать за это прессу: она лишь удовлетворяет жажду своих читателей к сенсациям. Как говорится, на зеркало неча пенять, коли рожа крива. Но так уж, видно, устроен здешний человек, что никогда и ни в чем не упрекает самого себя. Даже мысль такая кажется ему кощунственной, почти как заговор против демократии. И как-то никто не замечает, что добрая половина «кризисов» возникает именно по этой причине.
Растянувшись через весь город, валит нескончаемая колонна с красными тряпками.
— Чего мы хотим? — кричит толпе в мегафон кто-то из организаторов. Денег! — ревет толпа. — Когда мы хотим? — Сейчас!
Прохожие и проезжие, скучая, ждут с привычным безразличием, когда же возобновится движение. Даже нетерпения нет на их лицах. Я же никак не могу сдержать улыбки. Неужели эти люди думают, что только им нужны деньги и непременно сейчас? Да ведь и Ротшильд небось каждое утро думает то же самое. Но эти всерьез верят, что им — нужнее всех. Ни тени юмора. Они уверены, что весь мир им должен, так они приучены мыслить. Главное требовать!
И в результате — бешеная инфляция, спад, безработица — «кризис». И виноват, конечно, кто угодно, кроме них.
Поразительная эта все-таки особенность у человека — проецировать свои внутренние беды вовне, а потом требовать переделки мира. Точно щенок, воюющий с собственным хвостом. Установки общества диаметрально противоположны: в СССР человек всегда не прав, а государство право; здесь же человек убежден, что ему всегда должно быть хорошо. Он всерьез верит в свое право на счастье. А коль ты заболел, то все здоровые в ответе, коли бедный — разумеется, богатые виноваты. Чисто детская эгоцентричность и столь же детское нежелание признавать какие-либо ограничения. В моем колледже в Кембридже вдруг взбунтовались студенты, оккупировали колледж и устроили сидячую забастовку. Причина: один из студентов за грубость с обслуживающим персоналом был наказан — на месяц лишен права посещать бар в колледже. Расскажи я этот случай кому-нибудь в СССР — надорвались бы от смеха. Ну, вышвырнули бы их у нас из университета в пять минут, забрали бы в армию, а потом всю жизнь «варились» бы они «в рабочем котле» без права на высшее образование.