А может, моя собственная душа тебе не так и важна? Ты подарил бы талант сводить мужчин с ума от желания обладать мною, а сам стал бы сутенером? И приторговывал бы мною, покупая души? Здорово придумал! Только как же ты вышел на Ленку? Неужели ее неутоленная жажда любви приняла форму смертного греха прелюбодеяния и размер вселенской мании? Так что даже в другом мире стало возможным уловить ее грешные желания и выследить сам источник этих желаний! Ну и ну!
Похоже, и этот сморчок кое-что допетрил!
— Ты… Ты… Ты не та, что мне была нужна! Ты кто?!
— Хрен в пальто. Дошло, чучело облезлое?
— Да как ты смеешь со мной… Со мной!! — Потрясение от неожиданного открытия было столь велико, что дедок стал лиловым. Да я еще ТАК с ним разговариваю. Он поди таких оскорблений за всю жизнь не слыхал. А ведь мнит себя владыкой мира. У меня уж надежда появилась, что он сам по себе помрет. От шока…
Зря надеялась. Костей понемногу приобретал свой естественный цвет, то есть грязно-коричневый. Внешне он выглядел уже вроде спокойным, но внутри у него клокотала ярость и ненависть. Это хорошо. Чем больше злится, тем больше ошибок сделает.
Это хорошо. Чем больше злится, тем больше ошибок сделает. Сейчас он ударит. Это чувствовалось по его напряженной позе, по пристальному взгляду. Сейчас! И действительно ударил.
Не знаю, каким заклинанием он меня шарахнул, но досталось оно ему дорогой ценой. Он скорчился и задохнулся от боли. Просто я представила себя зеркалом — отлично отполированным венецианским зеркалом, какое не возможно разбить. И то, что Костеем предназначалось мне, отразившись в зеркале, ударило его самого. Еще когда я только вошла в этот зал и поняла, что магия стихий здесь не работает и Великим Кедрам до меня не дотянуться, я решила защищаться своей доморощенной, импровизированной магией, магией воображения, как советовала когда-то Нана. Пока получилось.
Костей все еще не мог прийти в себя, выдохся старик. Но опыт-то тысячелетний. Заклинания могут работать и через сотни лет. Так что легкой победы ожидать не приходится. Но я не чувствовала ни страха, ни ненависти. Только удивительное спокойствие отрешенности. Я не была ни судьей, ни палачом. Я была топором палача. И я пришла, чтобы выполнить волю судьи и палача — убрать эту язву с ткани мироздания. И я ее уберу. Как и чем — не знаю. Не знаю и того, останусь ли жива. Но все это уже неважно. Такие вот нешуточные мысли у меня в тот момент были.
— Ты умеешь защититься. Это хорошо — я люблю, когда сопротивляются. Это так приятно — убивать медленно, ломая сопротивление. О-о! С этим наслаждением не сравнится ничто!
Ну точно маньяк-извращенец. Сейчас готовит новую пакость, посильнее прежней. Ожерелье на моей шее вдруг потеплело, а через миг уже жгло кожу невыносимо. Водяной говорил, что я должна его разорвать, когда припечет. И я рванула ожерелье. Нитка лопнула, и жемчужины рассыпались по залу. Но не как попало, в беспорядке. Жемчужины вращались вокруг трона. А потом покатились по кругу, засветившись пока неярким голубым огнем.
Костей подскочил, лихорадочно плетя какое-то заклинание, но что-то у него не складывалось. А жемчуг сиял все ярче, кружил все быстрее. Круг сужался и подрастал в высоту. Костей хотел вырваться из этого круга, но не смог даже приблизиться к нему, с воплем отскочил обратно к трону. Нитка от ожерелья, что упала у моих ног, тоже засветилась-заискрила с одного конца, а в зале зазвучал спокойный голос Водяного:
— Тата, этих жемчужин двенадцать, столько было у меня дочек. Их убил Костей. Я знаю, ты найдешь Костея и сразишься с ним. Пусть его убьет мое горе и мой гнев. Сохрани себя, девочка, останься живой.
Нитка доискрила-догорела, голос затих. А я даже не сразу поняла, что Водяной не шепелявил. Круг же тем временем превратился в цилиндр. Костей уже вопил что-то нечленораздельное, потом просто завизжал, как корявень. Вот голубой вращающийся цилиндр превратился в кокон, и Костей, взвизгнув последний раз, затих. А потом кокон взорвался веером голубых искр и исчез. А на месте трона с Костеем осталась лишь кучка пепла.
Исчез хозяин — исчезла и его наведенная магия. Словно пелена, сползала со стен позолота и черные драпировки, рассыпались сундуки с драгоценностями и истлевал черный ковер на полу. И скоро я стояла посреди полу разрушенного зала, где в пыли валялись не сметные сокровища. Но мне они были «до лампочки», эти груды богатств. Я сама от себя не ожидала такого равнодушия к сверкающим безделушкам. Зато я снова чувствовала движение подземных потоков и воздуха. Я протянула руку, и передо мной загорелся яркий огонек.
Пусть здесь пахло пылью, пусть здесь было страшно и тоскливо, но ощущение мертвечины пропало. И так мне вдруг захотелось домой — в крепостцу на краю Заповедного леса.
Оставалась самая малость: выбраться отсюда как-то, найти Нану, а потом еще и до дому добраться.
* * *
Не так уж много времени прошло, как появилась у нас Талинка.
* * *
Не так уж много времени прошло, как появилась у нас Талинка. От Таты и Рыся вестей больше не было. Мысли меня одолевали дурные. Яська и тот стал мрачный. Из-под печи уже почти не вылезал. Чай с нами пить совсем перестал. Если бы не Талинка, мы с Яськой вовсе бы скисли. Мы теперь с Талинкой все больше вместе время проводили, пока я не в дозоре был. Я ее и с русалочками познакомил. Талинка на нашей заставе немного ожила, щеки округлились, порозовели. А она, оказывается, красивая. Не такая, как Тата, но тоже красивая.